Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк

Гроза понимал, что на сей раз прощается навсегда. Больше не будет надежды на встречу, никакой и никогда! Мимолётное прикосновение Звениславы жгло чело, а внутри звучали её слова: зачем ты пришёл к нам, как тот хазарин, чтобы убивать и грабить чужие дома?.. И хотя она простила его, и они расстались по-доброму, на душе было только чувство вины и непомерная горечь.

Старый мореход, который ведал из разговоров воинов, что у сотника на берегу остался родной брат, глядя на его терзания, молвил:

– Всё оно, рабство проклятое, виновато. Забирает не только людей, но и жизнь их калечит, и души. Будь доволен, сотник уже тем, что он жив и здрав…

– Я ведь хотел долю свою за сей поход Звениславе оставить, мне то оно зачем, да не решился, чуял, не возьмёт она! – горьким шёпотом выдохнул Гроза Хорю.

– О том и я подумал, и потому кое-что из нашей доли в лодку бросил, когда тебя, сотник, беспамятного доставлял, – так же негромко ответил десятник. – Перед рассветом мы с Калинкой тот сундук с добром в мастерскую занесли, и я слово взял с Калинки, что он скажет о нём женщинам только после нашего ухода…

– Добре, – кивнул сотник и привычно провёл дланью над ярлом. Ощутив под рубахой пустоту, молвил со вздохом: – Я вернул Звениславе её обережник. Столько лет хранил, и всё-таки он меня к ней привёл. Теперь пусть далее Звениславушку оберегает…

Хорь только кивнул. Его жилистая стать опять вытянулась в сторону берега, как будто к ногам были привязаны невидимые каменья, а тело стремилось вырваться из оков и умчаться ещё хотя бы на несколько сладких мгновений туда, в уютный дворик за невысоким дувалом, где сейчас плачет – он чувствовал это – его Юлдуз, рассыпав волнистые волшебные волосы по округлым плечам. Рядом с ней, насупившись, держит в руках последний подарок странного Хурра пятилетний темноокий малец. Маленькая лодочка в его руках качается и плывёт по невидимым волнам, как сейчас качается большая лодка с настоящими воинами, на которой Свободный уплывает всё дальше от Юлдуз и Халима, от острова Абаскун, от берегов Гургенского моря в свою далёкую северную страну…

Киев

После ухода дружины в дальний поход на Хвалисское море прошло два месяца. Последние летние дни выдались жаркими. Воевода Олег, разумея, что вернётся дружина поредевшей, основательно готовил молодых воинов, да и кочевники могли наскочить лихим вихрем в земли Руси, а опытных воев в Киеве осталось не так уж много. Варяжская дружина, что составляла ещё со времён Олега Вещего костяк Киевской дружины, ушла в полном составе с воеводой Фарлафом. Оттого у воеводы Олега под началом осталась не такая уж и большая сила: полки Подольский, Берестянский, Древлянский да Северский были полками более по названию, нежели по численности. И сии немногие силы нужно было сплотить так, чтобы при случае они могли дать добрый отпор. Потому старался воевода Олег держать свою невеликую дружину в полной готовности. Рабочих рук и так не хватало, а тут ещё учения и сборы, – действия киевского воеводы вызывали недовольство, но в душе каждый разумел, что без того и полевые работы, и собираемый урожай могут оказаться во вражьих руках.

Олег вообще забыл, когда ночевал в своём тереме; он поселился на это время в изведывательском доме в самом дальнем уголке Ратного стана. Он помнил уроки своего отца и разумел необходимость доброй Тайной службы, оттого в укромном доме появлялись иногда постаревшие изведыватели и вели с воеводой, как прежде с князем Ольгом Вещим, свои особые беседы. От Ерофеев изредка прибегала черноволосая молодая девица, востроглазая и гибкая, что тростинка. Она сообщала на словах, что велели передать отец и брат, приносила небольшую бересту или клочок тряпицы с непонятными для стороннего человека знаками. Это давало возможность Олегу знать замыслы кочевников, ромеев и иных ближних и дальних беспокойных соседей.

Вот и нынче Олег вернулся запылённый и пропотевший, первым делом ему хотелось освежиться. Раздевшись, с наслаждением погрузился в тихую воду небольшой непровской затоки. Грёб неторопливо и, немного поныряв, повернул назад. Вышел из воды умиротворённый и расслабленный. Едва успел надеть порты, как трижды прозвенел колокольчик, два раза подряд и один чуть погодя. Стременного нет, значит нужно идти открывать самому. Накинув рубаху и на ходу застёгивая пояс, пошёл отворять незаметную калитку в высокой изгороди, отделяющей Ратный стан от остального града. За калиткой узрел лукаво улыбающуюся младшую дочь Ерофея, в простом сарафане, с оберегом на загорелой шее и корзинкой, полной алой малины, в руках.

– Здравия, вуйко, вот матушка передала малины доброй, а то ведь у вас тут только тёрн да шиповник растут, – затараторила востроглазая девица. Олег, прежде чем затворить калитку, глянул на едва заметную тропку, по которой пришла его гостья.

– За мной никого, я поглядывала, как всегда, – шепнула девица.

– Пошли, расскажешь, как там отец с братом, всё торгуют в Таврике?

– Да скоро возвращаться должны, жена дядьки Стародыма матушке говорила, они на торжище встретились случайно, ей, как всегда, он подарок со знакомыми купцами передал, – всё так же беззаботно щебетала девица. Для стороннего человека их разговор был обычной болтовнёй, а на языке изведывателей это означало, что воеводе Олегу отец и брат передали через своих людей тайное послание.

– Посиди пока, а я малину пересыплю. – Олег пошёл с корзинкой в дом, а девица уселась на лаву в тени старой ветлы. В это время со стороны Ратного стана послышались шаги и недовольный женский голос. Кто-то шёл к дому – несколько человек, но недовольно возмущался только властный женский голос.

– Что за лишённые разума люди оставляют подле тропы столько терновника и шиповника, пройти невозможно, не изорвав одежду! – прозвучало неподалёку, и на полянку вышел воин, а за ним молодая жена среднего роста, ладно скроенная, с гордо посаженной головой. Одета она была в длинное белое платье, расшитое на оплечьях и по низу красными ромбовидными узорами, подпоясанное тонким серебряным поясом с обязательными женскими обережниками в виде малюсеньких ключиков, ложечек, гребешков и птичек. Ожерелья из цветных глазчатых бусин и серебряных лунниц покоились на высокой груди. На голове лишь лёгкая сорока с богато расшитым очельем, на ногах мягкие туфли из тонкой светлой кожи со швом наружу, схваченным серебристой нитью. Следом выступил ещё один молчаливый оружный муж, по всему, это были охоронцы разодетой жены. В это время из двери дома вышел воевода с корзинкой в руках.

Воины с достоинством приветствовали его, а добротно одетая жена всё тем же сердитым голосом молвила:

– Что, воевода, никак, по грибы собрался? Я его по всему Ратному стану ищу, а он за грибами…

– Доброго здравия, княгиня, рад тебя видеть. Отчего ж искать, в Ратном стане все ведают, где я обитаю, – спокойно отвечал Олег. – Огневица, – окликнул он девицу, что до того оставалась незаметной для пришедших, – передай матери, что малина и огурцы у неё лучшие в Киев-граде, и ещё передай ей сей плат узорчатый за то, что снабжает меня такой доброй огородиной!

Девица, будто черноголовая пташка живо выпорхнула из-под скрывавших её ветвей, приветливо поклонилась гостям и, ловко подхватив свою корзинку, в которой теперь лежал тонкий цветастый плат из древесной ткани, так же быстро исчезла за калиткой. Ольга несколько оторопела от столь неожиданной встречи и какое-то время не знала, что молвить, а потом, проводив легконогую посланницу взором, произнесла, не то с удивлением, не то с укором: