Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк

– Видал, брат Смурной, они-то настоящие оказались братья! – радостно воскликнул Хорь. – И как я сразу не догадался? Ведь знал, что Гроза родных ищет. Да ты меня рассказом о Сварожьих близнецах настращал.

– И то сказать: через целых сорок пять лет вдруг в чужом краю встретиться, когда уже всякая надежда давным-давно истлела, что ветхая холстина, чудо, да и только! – не менее радостно и с великим облегчением отвечал Смурной. – Я и сам испугался, когда по очам твоим и по виду незнакомца понял, что это тот самый, о ком ты рассказывал. Ну, думаю, всё, приехали с битыми горшками на торжище! А оно, слава Даждьбогу, вон как повернулось! – продолжал светиться довольной улыбкой пожилой десятник.

Десятники и молчаливый воин впол-ока поглядывали вокруг, чтобы никто не потревожил общение двух братьев, так долгожданно и так неожиданно встретившихся на чужой земле и даже как бы в чужой жизни.

Заросли высокой травы, которая покрывала большую часть острова за градом, кивали своими жёлтыми пятиконечными цветками-звёздочками в такт дуновению морского ветра. Правее виднелся край леса, а левее синело море.

– Гляди, этой травы на сём острове прорва, куда ни пойди за град, кругом растёт, – заметил Хорь.

– Так ведь это марена, краска, что из её корневища добывают, всем нужна, чтобы полотна яркими делать, спрос на неё велик, оттого местные её берегут, а может и специально разводят, – отвечал пожилой.

– Всё одно марена – название недоброе, смертью пахнет, – качнул головой Хорь.

Сидя под чинарой, Калинка, мешая слова, рассказал всё, что сохранила его тогда ещё детская память: хазарский плен, старого купца-жидовина, Калиновый мост на пути в навь и возвращение в мир явский, благодаря Звениславе. Потом путешествие в дальние края, продажу и тяжкую рабскую долю…

– Что с ней стало, брат? – более простонал, нежели проговорил Гроза.

– Она… она выходила меня, а сама…сама потом умерла от лихорадки, тогда многие умерли… вот, – тяжело молвил младший и, воздев обе ладони к небу, провёл ими сверху вниз по своему лику, прошептав что-то одними устами и опустив очи. Этот привычный для мусульманина жест кольнул старшего брата в сердце. – Она мне как мать и сестра была, без неё и меня бы не было, хотя зачем, всё равно моя жизнь ничего не стоит…

Сильные рамена Грозы поникли, очи повлажнели.

– Знаешь, брат, может, так оно и лучше, – рабская жизнь, тем паче девы пригожей, в сто раз тяжелее смерти… – тихо проговорил младший, не поднимая очей.

– Ничего, Калинка, теперь всё позади, отныне ты свободен, поедем домой! Желаешь, я твоего хозяина в рабы определю, а? – Гроза обхватил брата за плечи и привлёк к себе.

Калинка молчал, как-то настороженно затаившись в объятиях, как только что пойманный дикий зверёк. Потом, не поднимая очей, покачал головой.

– Я не поеду, брат…

– Отчего? – изумился Гроза, отстраняясь и растерянно удивлённо глядя на младшего.

– А зачем? – поднял исполненные жуткой тоски и боли очи Калинка. – У меня ни семьи, ни жены, ни детей своих быть не может… Зачем я такой там у нас, в Таврике, удивлять при таком росте своим женским голосом, в скоморохи идти? Тут я на своём месте, привык, оброс уже, как тот камень мхом за сорок то с лишним лет. Кому на родине нужна моя никчёмная жизнь? К тому же я мусульманин, так что и боги у нас теперь разные. – Младший сжал смуглый кулак, и сутулый его стан сгорбился ещё более. – Вот ты рёк, что покарал того хазарина, который Звениславу выкрал, и про смерть жидовина-купца, что продал нас в неволю вечную, поведал, да толку то? Ничего ведь уже не изменить…

– Мне ты нужен, брат! Я ведь вас со Звениславой всю жизнь, разумеешь, всю жизнь искал, и только ты один у меня теперь есть. Как же я тебя здесь брошу?

– Ладно, давай в другой раз договорим, мне идти надо, хозяин будет сердиться, – отвечал Калинка, вставая. Они снова крепко обнялись, прощаясь. Уже отойдя на пару шагов, младший обернулся и с ещё большей тоской глянул в очи старшего. – Уходить вам нужно отсюда, брат, иначе беда будет, тут своя жизнь, вы чужие! Скажи это своему князю, уходите, пока большинство из вас ещё живо!

Гроза растерянным взором проводил его высокую сутулую стать, быстро скрывшуюся за углом.

Глубокой ночью, когда жара спала, и с моря заструился лёгкий освежающий ветерок, изведывательская сотня неслышно потекла к старой каменной крепости и окружила подворье бека. Запели в ночи русские луки, и от метких стрел почти без стонов пали охоронцы, что расположились у ворот и в башенках по углам подворья. Несколько теней, поддерживая друг друга, проворно поднялись на стены, и вскоре ворота приотворились, впуская сотню. Часть изведывателей устремилась к дому бека, убирая по дороге метательными ножами и сулицами редких стражников, что попадались по ходу движения, а остальные быстро рассредоточились вдоль ограды, крепко заперев ворота.

– Помните, дом особо не рушить и не жечь, – напомнил Гроза перед решающим броском. – Из жён молодого бека две-три лепших пленницы князю отправить, как обычно, остальных воины берут себе, как добычу, – мрачно проговорил сотник. Очи его сами собой опустились долу, а по скулам пробежали желваки.

В дом по приказу Грозы ворвались сразу с нескольких сторон. Тяжёлые и окованные медью двери были закрыты изнутри, но вырезанные в виде сложных узоров деревянные решётки – шебеке – были не настолько прочны, чтобы выдержать могучий натиск русов. В доме, щедро освещённом множеством светильников, началась рубка. Прямо перед Хорем и его десятком, первым ворвавшимся в дом, встали около пятнадцати воинов, среди которых в добром вооружении с наплечниками и железными пластинами на груди и животе возвышался над прочими… высокий и сутуловатый брат их сотника.

Десятник тут же ринулся вперёд, по ходу уложив двух восточных воев. Худощавый Хорь, как и его наставник Берест, совсем не походил на грозного и опытного воина, и от него не исходила сила и мощь, потому любой, даже опытный боец не воспринимал его, как достойного противника. Так и вновь обретённый брат Грозы, решив разделаться с простаком одним мощным ударом, решительно взмахнул своим изогнутым мечом и… непостижимым образом промахнулся. Красивый меч полетел в сторону, а у собственного горла он ощутил острый клинок «худощавого».

– Ты брат нашего сотника, потому оставайся жить пока… – проговорил Хорь, глядя в голубые очи высокого неожиданно твёрдым взором. Рослый воин по знаку десятника сноровисто скрутил руки Калинки за спиной и толчком ступни в коленный сгиб заставил его стать на колено, тут же, прихватив конец верви за лодыжку пленника. А Хорь уже мчался далее, разя врагов или сбивая их с ног неуловимо скорыми, но мягкими движениями. Схватка с охраной бека продолжалась недолго. Когда подоспел сотник с несколькими воинами, основное уже было сделано.

– Гроза, молодой бек весьма ловок оказался, ускользнул через тайный ход, о котором мы не знали, но несколько главарей заговора взять удалось. Кстати, я и брата твоего прихватил, живым. Он в охране был, – доложил разгорячённый схваткой Хорь.