📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаБывшая Ленина - Шамиль Идиатуллин

Бывшая Ленина - Шамиль Идиатуллин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 79
Перейти на страницу:

За десяток лет Даня сменил несколько департаментов и МУПов, каждый раз чуть приобретая в зарплате и репутации. Вялое поступательное движение продолжилось и после отъезда единственного приятеля, увлеченного причудливой кадровой ротацией куда-то на Дальний Восток. Понятно было, что, если не произойдет очередной катастрофы или революции, Даня так и будет подниматься очень пологим зигзагом, не упираясь в потолок ни зарплаты, ни полномочий.

Это было понятно всем, и Лене, конечно, в первую очередь.

Поначалу Лену мучило, что у Дани сложилось так нескладно. Она думала подсказать и помочь, даже, может, тряхнуть политтехнологической стариной, невзирая на мерзотные воспоминания о кампании. Думала, да передумала, конечно. Потому что вышло бы хуже – и для нее, и для Дани. Он не стал бы слушать, сделал бы по-своему – и, скорее всего, неправильно, потому что был прекраснодушен и простоват. Может, потому что всю жизнь его любили и прикрывали – сперва Лиля Васильевна, потом тоже люди нашлись.

Лене везло меньше. Вот она и научилась большему – видеть и предусматривать, понимать и предотвращать. И очень не хотела, чтобы Даня получил такие же запоздалые уроки. А Саша – слишком ранние.

Лена сделала полшага назад, с усилием успокоилась и взяла на себя самую важную и любимую работу: защиту тыла и поддержание огня в очаге.

Иногда получалось делать эту работу вместе, чаще – порознь: служба у Дани была не то чтобы тяжелее, пыльнее или финансово привлекательней Лениной, но мужчина и женщина выкроены и заточены по-разному – эти слова тети Лены наряду с квартирой составляли единственно полезную часть наследства (от остальной части Лена охотно отказалась бы – в первую очередь от имени, конечно: вся жизнь как листочек Мебиуса). Мужчина – человек одного острия, которому лучше бы уткнуться в работу, любимую или просто привычную, а задача семьи – подстукивать его с тыла и других сторон, чтобы не выскочил из рабочей среды и не побежал втыкаться куда-то еще. А женщина – звезда, но не потому, что на небе и блестит, а потому, что, как у ниндзя, блестит и втыкается любым острием. И мир держат не киты и не атланты, а такие вот звезды, придающие хаотической рассыпушке Вселенной цельность и смысл.

Женщина, додумывала подросшая Лена, может нацепить не одного, а двух-трех мужчин, или женщин, или иной набор необходимых элементов, мало ли как жизнь поворачивается, – и стать ключевым звеном в конструкции, одним из многих, на которых до сих пор держится мир, незаметным и неотделимым, как медь в бронзе и сок в морсе.

И частью такой женщины становится ее мужчина, с которым они постепенно образуют одно целое, один организм.

Если разорвать или разрезать тело, не будет двух тел. Будут две мертвых половинки и кишки с кровью промеж.

Лена твердо это знала.

Теперь Даня разрезал их общий организм. И его половина ушла. А половина Лены умерла.

А то, что еще существовало, дышало и много ело, было не телом и не жизнью, а агонией, забегом безголовой курицы. Как бы быстро ни бежала, все равно скоро упадет. Зачем же бегать?

Лена и не бегала. Сидела, включала и выключала телевизор, стояла у окна, но в основном ела и лежала. Терпела и ждала, пока все кончится.

Глава третья

Лена пролежала неделю, вставая только для походов в туалет. Там же пила, прямо из крана, чего не делала с детства. Несколько раз забредала на кухню, отъедала пару кусков от чего-то извлеченного из холодильника и возвращалась в зашторенную спальню.

Звонили с работы – и Наташка, и Карина; Слободенюк мужественно воздерживался. Лена сказалась больной, велела не навещать.

Звонила Саша. Долго что-то говорила, спрашивала, даже кричала, потом заревела и сказала, что ей от них ничего не надо. «Мне тоже», сказала Лена, послушала гудки и закрыла глаза.

Звонили спамеры. Лена, не отвечая, нажимала отбой и роняла телефон рядом с подушкой.

Однажды собралась если не ответить, то хотя бы выслушать живой человеческий голос, но увидела фотку на экране, уронила телефон уже, кажется, на пол и долго выплакивала из головы портрет, на котором она, Даня и Саша на берегу в обнимку. А он не выплакивался и не тускнел.

Потом никто не звонил. Наверное, потому что телефон разрядился.

И Лена, наверное, разрядилась. Даже в туалет не хотелось – не с чего. Ничего не хотелось, ничего не отвлекало. В том числе легкая тяжесть в висках, за глазами и выше носа – не боль, а застрявшее глубже обычного мышечное утомление типа того, какое бывает, когда слишком долго смеешься или рыдаешь. Больше не придется ни смеяться, ни рыдать.

Наступил покой. Синевато-серый, немножко душный, но удобный и бесконечный. В нем можно было не лежать, не сидеть, не плакать и не мучиться, что важно – не ждать, – очень долго. Может, даже вечно. Пока все само не пройдет. Не может не пройти.

И все прошло, почти. Осталось только ощущение того, что все зря. Все было зря, и сейчас все это зря, и иначе не будет. Ощущение чуть отдавало спокойной горечью. Горечь потихоньку усиливалась, сводя горло и скрючивая тело. Если сейчас все зря, зачем продолжать-то? Зачем долго плыть по течению лицом вниз, если даже мимо сидящего на берегу врага не проплывешь? И что нам в этих врагах, друзьях, мужьях и детях?

Даже если согласиться с тем, что просто-таки вся-вся жизнь прошла зря, – а это неправда, – то впереди этой жизни еще столько же. Если книга, которая нравилась, к середине оказалась совершенно дурацкой, можно ее выкинуть, чтобы больше не расстраиваться. Но можно и продолжить чтение – хотя бы для того, чтобы с мстительным любопытством узнать, как выкрутится автор.

Тот факт, что автором являешься ты сама, любопытство только обостряет.

Потом, никто же не гарантировал, что книга состоит из одного романа. Может, их там два или несколько – и вот ровно на середине книги один трагически или глупо кончился, и начался другой, захватывающий, позитивный, классный – какой уж получится у автора.

Лена открыла глаза и некоторое время рассматривала потолок, ровный и неинтересный, одно слово – натяжной, не то что в квартире на Ленина, где трещины каждый вечер складывались в новую картину. Каждый вечер. Всю жизнь. Новую. Как бывший совхоз, а ныне свалка. При чем тут она?

Лена резко села, пересидела шум в голове, встала, перестояла уводы в стороны и в пол, подошла к окну и чуть отвела штору. В окне ничего не было. В голове тоже. И в холодильнике.

Надо было как-то жить. Наверное. Зачем-то.

Раньше помогала собраться мысль о Саше, но сейчас даже эта мысль была чужой. Как Светкин свитер, который Лена очень хотела, надела два раза на дискотеку, привыкла к нему – а Светка отобрала. Он Светке и не шел, да и Лене не шел, если подумать, – но Лена относилась к нему как к своему, выстирала как надо и как Светка не умела, рукав зашила – а он чужой.

Лена сходила в душ, вымылась, как тетя Лена говорила, в две воды, вернее в два мыла, а голову даже в три шампуня, пока скальп не перестал зудеть, извела оба полотенца, в паре мест ссадила кожу, понюхала и с отвращением упихала в корзину к полотенцам халат, в котором провела почти полторы недели, порылась в комоде и извлекла из дальнего угла хлопковый спортивный костюм, в который давно перестала влезать. Теперь с трудом, но влезла.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 79
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?