Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты - Андрей Плахов

«Кес»

Лоуч не одинок в британском кино, у него есть свой младший идейный брат. Речь идет о Майке Ли, который благодаря скромной, почти телевизионной ленте «Секреты и обманы», был причислен к пантеону больших имен мировой кинорежиссуры. Как и Лоуч, Ли с юности начал работать в театре и на телевидении, в кино пришел при поддержке одного из лидеров английских «рассерженных» актера Альберта Финни. Плакатом к фильму Ли «Большие надежды» послужил кадр: два главных героя на фоне памятника Марксу. К ностальгическим визитам на кладбище, где похоронен бородатый классик, свелись теперь «большие надежды», которые питала в юности пара лондонских пролетариев, изображенных в картине с теплым, а порой и язвительным юмором. Лоуч вполне мог бы поставить такой фильм, хотя в отличие от Майка Ли, ему совершенно чужды сатирические и гротескные краски, а потому режиссеры с полным основанием отрицают эстетическое сходство друг с другом.

Трудно представить, чтобы Лоуч последовал примеру Ли, который смог неожиданно сменить тематический ракурс и снять фильм на сюжет из истории британской оперетты. Если за большое постановочное – скажем, как «Земля и свобода», – кино берется Лоуч, оно все равно оказывается неисправимо социальным. Формула Лоуча – суровый, парадокументальный реализм с укрупненной, почти телевизионной оптикой, которой блестяще владеет оператор Барри Экройд, постоянно сотрудничающий с режиссером. Что не исключает в необходимых случаях примеси романтики, лирики и мелодрамы. Лоуч не отрицает влияния на себя неореалистической комедии, раннего Милоша Формана и чешской «новой волны», особенно это касается работы с непрофессиональными актерами. Его камера никогда не устремляется к самоценным красивым объектам и никогда не ищет сугубо эстетических решений человеческих конфликтов. Лоуч, как бывший юрист, судит эти конфликты по совести, согласно нравственной интуиции.

Даже когда за камерой у Лоуча в виде исключения стоит Крис Менгес, результат не имеет ничего общего с тем визуальным маньеризмом, который этот изысканный оператор демонстрирует на съемках у других режиссеров. Почти одновременно появляются «Миссия» Ролана Жоффе и «Отечество» Кена Лоуча (1986), оба снятые Менгесом. Если не знать, то и не скажешь, что работал один человек. Для Лоуча картина принципиальная: это рассказ о берлинском певце-диссиденте и о том, что сталинизм не есть социализм, а капитализм не тождествен свободе.

Точно так же «Спрятанный дневник» (1990) – жесткий анализ тэтчеровской политики расправы с ирландским сепаратизмом – не похож на приправленные декадансом «ирландские сказки» типа «Игры с плачем». Точно так «Кукушка, кукушка» (1994) – обвинение судебной системы, лишающей материнских прав многодетную маргиналку и ее мужа-иммигранта – не укладывается в рамки политкорректных голливудских аналогий. Натуральный, вырастающий на жизненной почве драматизм, откровенность симпатий и антипатий, отсутствие формального «хеппи-энда», а также благородный, обращенный к каждому интимный тон делают фильмы Лоуча уникальными в современном кино, которое в большей части Европы явно преждевременно списало в архив всякую социальность, а вместе с ней и мотив морального беспокойства.

«Только поцелуи»

«Сладкие шестнадцать»

«Навигаторы»

«Гравий»

«Гравий» (1993) – на этой социальной комедии стоит остановиться подробнее, ибо она, никого не разоблачая и не обвиняя впрямую, наиболее наглядно иллюстрирует жизненные и художественные установки режиссера. Герой картины Боб Уильямс – безработный. Дочь Боба готовится к конфирмации, для которой ей нужно белое платье, туфли, вуаль и перчатки. Можно, конечно, взять их напрокат, но для убежденного католика Боба это звучит дико – арендовать то, что касается столь интимного ритуала. Деньги взять неоткуда. Боб пытается подработать с приятелем с помощью своего фургона, но именно в этот момент его угоняют. Отчаявшийся Боб крадет овцу, с горем пополам забивает ее, но продать мясо не удается. Он классический неудачник, которому общество не сулит даже в отдаленном будущем никаких перспектив.

И все же герой хранит то главное, что отделяет неудачника от опустившегося люмпена – веру в Бога и человеческое достоинство. Эти качества закрывают ему и тот путь к «процветанию», который выбрала для себя дочь его приятеля, торгующая наркотиками и говорящая родителям, будто продает косметику. Она уже «на другой стороне»; Боб же делает все, чтобы остаться «на этой». По словам самого режиссера, «когда мир вокруг тебя рушится, важно сохранить хоть толику самоуважения. Пускай отключен телефон и холодильник пуст, но если в тебе живо достоинство, не все потеряно!» Платье для конфирмации (в конце концов Боб покупает его, влезая в долги) становится зримым символом человеческого достоинства, которое важно сохранить. Во что бы то ни стало. Из последних сил.

В «Гравии» левая идеология сближается с христианством, как сближается она и в реальности конца XX века, покончившего с коммунизмом в пользу либерального консерватизма («Труд важнее капитала», – сказано в одной из папских энциклик этого периода). Лоуч считает абсурдным убеждение либералов в том, что достаточно быть инициативным, чтобы преуспевать, потому что из него следует, что неудачники сами виноваты в своих несчастьях. Для героев Лоуча в тэтчеровской и посттэтчеровской Англии ничто не меняется на протяжении десятилетий. А герои эти – не примитивные «хомо советикус», это нормальные британцы, пусть и не хватающие звезд с неба, но готовые честно работать. Общество делает из них аутсайдеров, инвалидов, психически больных. Солидарность с теми, кто слабее, для Лоуча не вопрос политики или партийной принадлежности, а естественное проявление духовного благородства.

Безработный – пария современного мира: отброшенный на обочину общества, все более отчужденный, нечистый, наказанный неизвестно за что. Взывая к справедливости, Лоуч возвращает сознание современного мира к раннехристианскому евангелизму. Неслучайно чуткие к таким вещам поляки прощают ему почти социалистическую ориентацию и сравнивают с Кшиштофом Кесьлевским, с которым они схожи даже внешне. Правда, Кесьлевский, переживший несколько мутаций социализма, разочаровался в политических методах воздействия на действительность и предпочел маршрутам материального мира духовную вертикаль. Лоуч верен земной горизонтали, «ползучему реализму» и моральный урок сочетает с политическим посылом.