Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Словом, к концу вечеринки Бруни пребывала в отличном настроении. И, уже по дороге домой, сказала Дитриху:

— Слушай, гони-ка побыстрее! — Захотелось прокатиться с ветерком!

— Но… госпожа баронесса… — замямлил Дитрих, — на этом шоссе нельзя быстрее восьмидесяти километров в час ехать…

— Восемьдесят километров? Что за чепуха?! К тому же сейчас ночь, шоссе почти пустое!

Бруни сказала, чтобы он перестал валять дурака, но шофер упорно талдычил свое. Тогда, рассвирепев, она приказала ему остановиться и поменяться с ней местами — она и сама умеет машину водить!

И вот тут-то белобрысый вновь показал себя! Стоило ей сесть за руль, как он прикрыл ладонью ключ зажигания и сказал:

— Поостынь-ка!

— Чего?! — не поняла она в горячке.

— Я говорю — угомонись! Машину тебе вести нельзя.

— Что значит — нельзя?! — Бруни попыталась отпихнуть ладонь. — Пусти!

В ответ Филипп выдернул ключ из замка и, зажав его в кулаке, вылез из машины, бросив на ходу:

— Я же сказал — поостынь! Машину ты не поведешь!

Она выскочила следом — белобрысый отступил к багажнику, ухмыляясь и помахивая в воздухе ключом; зацепилась каблуком и чуть не грохнулась. Он еле успел подхватить ее, успокаивающе бормоча:

— Полегче… полегче…

Бруни попыталась стукнуть его, но он ловко развернул ее спиной к себе и притянул вплотную, зажав ей обе руки. Она лягнула его — он зашипел от боли и пнул ее коленом под зад.

— Ну-ка, уймись!

— Пусти, сволочь!

— Не пущу. Дитрих, лови! — Она увидела, как шофер поймал мелькнувший в воздухе ключ. — Садись за руль. А ты — обратно на заднее сидение!

— И не подумаю!

За всем этим Бруни не сразу поняла, что он уже не просто держит ее, а прижимается к ней самым похабным образом, и что его тяжелое дыхание связано не только с тем, что он никак не может с ней справиться.

А хуже всего было то, что, почувствовав это, она и сама завелась с полоборота — внутрь как будто кипятком плеснуло. Непроизвольно потерлась об него задом, дернулась от возмущения и что есть мочи заорала:

— Пусти!

Филипп отпустил ее так внезапно, что она чуть не рухнула и резко обернулась, опираясь о капот.

— Что ты со мной делаешь?! Что ты делаешь… черт тебя побери?!

— Поехали домой! — голос у него был хриплым.

— Да… Сядь со мной!

Он молча мотнул головой, придержал ей дверь, а сам сел впереди; машина тронулась, за окном замелькали огни.

Бруни было уже неважно, быстро или медленно они едут, хотелось одного — прикоснуться к нему, почувствовать под ладонью твердые упругие мышцы. Она положила руку ему на плечо — Филипп, не оборачиваясь, еле заметно качнул головой в сторону шофера.

Казалось, прошел год, прежде чем они добрались до дома. Пару раз Бруни не выдерживала и снова клала ладонь белобрысому на плечо — даже сквозь пиджак чувствовалось, как он напряжен.

Доехали, вылезли, молча пошли к дому. Только в коридоре она прижалась, чуть ли не повисла на нем — ноги уже не держали; потащила с него галстук, поцеловала в шею.

Его спальня оказалась ближе.

Так что, если честно говорить, под конец это вышла вовсе даже и не ссора…

Кроме самой Бруни, в поместье собрались: мамаша со своим пятым мужем, папаша со своей новой фифочкой (интересно, женится он на ней?) и Эрни с мамочкой, экс-миссис Трент номер два — словом, дружная счастливая семья.

Папаша работал у себя в кабинете — вообще-то он объявил эту неделю нерабочей, но, как всегда, находились неотложные дела; мамаша зыркала глазами на каждую особу женского рода, подходившую ближе чем на десять футов к ее красавцу-муженьку. Когда же ее ненаглядный Родди отправлялся отдохнуть, мамаша с Кларой организовывали «клуб бывших жен» и начинали взахлеб обсуждать фифочку, которая их в упор не замечала и задирала нос: они — «бывшие», а она — «будущая»!

Словом, скукотища еще та! Но приходилось делать довольный вид: лапочка пообещал, что подумает насчет яхты. Развлекалась Бруни тем, что играла в теннис с фифочкой (звали ее Абигайль) или с Эрни, каталась верхом и разок съездила в Бостон, пробежалась по магазинам. Надолго уезжать из поместья было нельзя: отец требовал, чтобы за завтраком, обедом и ужином вся семья собиралась за столом.

На третий день Бруни не выдержала, заявилась к нему в кабинет и попросила:

— Папа, дай мне, пожалуйста, телефон Филиппа!

— Зачем тебе?! — поднял глаза от бумаг Майкл Э. Трент.

Бруни с некоторым удивлением увидела у него на носу очки. Хотя… она все время забывала, что ему уже за пятьдесят.

— Я хочу его пригласить к нам. Хочу поучить ездить верхом, и…

— Слушай, дай человеку от тебя отдохнуть! — даже не стал дослушивать отец. — Представляю, как он с тобой там намаялся — ты ему и тут хочешь нервы трепать?!

На этот счет у нее было свое мнение: вспомнить только и отобранные сигареты, и выходку на дискотеке, и вообще, то, как он себя с ней вел — так еще неизвестно, кто с кем намаялся! Но едва ли ее жалобы встретили бы у кого-то в этом доме понимание.

— Ну па-апа! — как маленькая, заныла Бруни — на него это иногда действовало.

Отец внимательно взглянул на нее, усмехнулся и нажал кнопку интеркома:

— Кристина, зайдите!

Через секунду впорхнула секретарша.

— Кристина, — медленно начал папочка. — Моя дочь может попросить у вас телефон Филиппа Берка. Так вот — не давайте ей его. — Сделал короткий жест рукой — секретарша, как дрессированная собачка, мгновенно исчезла.

Бруни от возмущения засопела. Не удержалась, спросила:

— Он что, на меня жаловался?!

— Нет. Я сам тебя хорошо знаю.

Выходя, она хлопнула дверью — яхта яхтой, но надо же как-то показать свое недовольство!

Попытка узнать телефон по справочной не удалась — очевидно, у Филиппа был «закрытый» номер. Черт побери, что он себе воображает?! Что он — знаменитость какая-то, что номер свой закрыл?!

Так что пришлось до конца недели довольствоваться обществом Эрни. Но двенадцатилетний пацан — он и есть двенадцатилетний: с ним ни на дискотеку не выберешься, ни еще куда-то поразвлечься.

В тот день, когда отец отказался дать ей телефон Филиппа, Бруни назло всем поехала в ночной клуб — музыку послушала, поплясала вволю, выпила… Ну и что в результате?! Пришлось потом красться по коридору без туфель, чтобы никто не проснулся, не выглянул и не поинтересовался, откуда это она возвращается в такое время.

Так что последующие несколько дней, чтобы не вызвать папочкиного недовольства, Бруни предпочла торчать в поместье (при этом пообещав самой себе, что если после всех ее мучений папаша не даст ей яхту — вот тут она ему покажет!). Зато сделала ценное наблюдение: фифочке Абигайль титула миссис Трент номер четыре не видать как своих ушей. Во-первых, их с отцом связь длится уже полгода, а он человек решительный и если бы хотел жениться, то на пальце у нее уже давно красовалось бы колечко с бриллиантом. А во-вторых, посматривал он на нее… как-то не так.