Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

— Все, спи!

К счастью, возражать она не стала — закрыла глаза и повернулась набок.

Филипп уже буквально валился с ног: под ложечкой сосало, ладонь пекло, голова гудела и сил оставалось только-только до своей комнаты добрести. Утешала его лишь одна злорадная мысль: к утру и сама Амелия наверняка будет чувствовать себя не лучше.

Увы, он недооценил свою подопечную.

Проснувшись часов в десять, Филипп позвонил на кухню, поинтересовался, завтракала ли уже госпожа баронесса (по его прикидкам, она должна была продрать глаза хорошо если к обеду), и не поверил своим ушам, услышав, что она позавтракала час назад — и сразу уехала.

«Как уехала?! Куда?!» — чуть не спросил он, но понял, что фрау Зоннтаг не может об этом знать, и принялся лихорадочно набирать номер телефона в машине.

Дитрих отозвался сразу; сообщил, что в данный момент он едет в мойку — госпожа баронесса высадилась у клуба верховой езды и велела ему вернуться к двум. После чего, не дожидаясь вполне естественного вопроса: какого черта он не позвонил?! — объяснил, что баронесса приказала не беспокоить господина Берка, сказав, что он себя неважно чувствует…

Часам к четырем Филипп окончательно понял, что сегодня «не его» день. Для начала он опоздал в Хольцкирхен: решил, что раньше двух ему там делать нечего, а посему можно спокойно позавтракать. Спустился на кухню, под безобидную болтовню фрау Зоннтаг съел белковый омлет с тостами, но совершенно не учел тот факт, что до Хольцкирхена, конечно, езды меньше часа — но не тогда, когда на шоссе образуется пробка.

Около клуба верховой езды уже, естественно, никого не было. Филипп снова позвонил Дитриху. Трубку на сей раз взяла Амелия и с легким оттенком злорадного ехидства сообщила, что направляется в Тутзинг — у нее там деловая встреча на стекольной фабрике — после чего вернется в Мюнхен. Что будет делать дальше, еще не знает.

Следующие три часа Филипп провел в кафе неподалеку от Мариенплац. Выпил несчетное количество чашечек «эспрессо», прочел от корки до корки случайно оказавшуюся среди газет «Бостон Глоб» — и каждые минут двадцать снова набирал номер.

По телефону отвечал Дитрих. Именно от него Филипп узнал, что госпожа баронесса все еще на фабрике…

…заехала на цветочный рынок в Старнберге…

…остановилась попить кофе в придорожном кафе…

…просила не звонить каждые пять минут и не беспокоить ее, а оставить свой номер телефона (на заднем плане был слышен вопль Амелии: «Не смей переиначивать мои слова — так и скажи: чтобы кончал плешь мне проедать! Я от него свихнусь скоро!»).

Филипп дал Дитриху номер телефона кафе, заказал еще «эспрессо» и уставился в окно, размышляя: интересно, утреннее указание Амелии не беспокоить его — это забота о его персоне, или очередная попытка ему насолить?

Первоначальное раздражение сменилось постепенно чувством, похожим на восхищение: вот чертова баба! Нормальный человек бы после вчерашнего в лежку лежал, а эта болтается по окрестностям, верхом ездит — и хоть бы что!

Телефон зазвонил через час. Дитрих сообщил, что стоит у кинотеатра «Крокодил», а госпожа баронесса пошла на шестичасовой сеанс.

Через полчаса Филипп был у кинотеатра. Из интереса глянул, что именно смотрит Амелия — оказалось, мексиканскую мелодраму, на афише была изображена умопомрачительная красавица в цветастой юбке и красавец в мундире с аксельбантами — и занял позицию у выхода.

Амелия появилась одной из последних, в руке — бумажное ведерко с попкорном, вид мечтательный. Увидев его, сказала как ни в чем не бывало:

— А-а, это ты… (Интересно, а кого она предполагала увидеть? Красавца с афиши?) Попкорна хочешь? — качнула ведерком.

— Нет.

— Я еще на один фильм пойду сейчас, в другом зале.

— Что за фильм-то хоть?

Не дай бог, опять мелодрама…

— Ужастик — говорят, очень страшный!

Ничего особенно ужасного в фильме не было — все эти потоки крови и полуразложившиеся трупы, на взгляд Филиппа, могли вызвать лишь отвращение. Но Амелия вздрагивала, ахала, а в самом страшном месте судорожно вцепилась ему в руку и лишь потом, опомнившись, отпустила.

Пабло исчез внезапно. Забегавшись, Бруни не сразу вспомнила, что он уже неделю не звонил. Позвонила сама — в квартире никто не отвечал и автоответчик не работал. Странно… он что, опять уехал?!

На всякий случай она позвонила ему на работу. Ответил незнакомый мужской голос, на ее просьбу позвать господина Фраго Нета сообщил:

— Господин Фраго Нета отозван для консультаций. Сейчас я исполняю его обязанности.

— А когда он вернется? — нетерпеливо поинтересовалась Бруни.

— Насколько я знаю, возвращение господина Фраго Нета в Мюнхен не планируется… чем я могу быть вам полезен?

Отвечать Бруни не стала — положила трубку и растерянно уставилась в стену.

Выходит, он насовсем уехал. Но как же так — не предупредил, не попрощался, даже сообщения на автоответчике не оставил! Просто взял и уехал…

Почему-то вспомнились трусики — представилось, как они висят на оленьих рогах в пустой квартире. В той самой, где всего неделю назад они занимались любовью и смеялись, и пили вино…

На глаза навернулись слезы — скорее, от внезапности, чем от обиды. Ну, уехал и уехал — в конце концов, мало ли в Бразилии донов Педро?!

В тот же вечер, поддавшись приступу сентиментальности, Бруни устроила Пабло «заочные проводы»: отправилась в бар, где они обычно встречались, посидела у стойки, выпила пару коктейлей, повздыхала, повспоминала…

Вздыхать и вспоминать получалось плохо — в голову лезли посторонние мысли: как сделать каркас для лозы разборным, и подарит или не подарит папочка на день рождения «Ягуар»? К самой же Бруни лезли посторонние мужики — решили, что раз сидит у стойки одна, так для этого и пришла.

Начинали все с одного и того же: предлагали купить ей выпить. Возможно, если бы кто-то предложил сэндвич или шоколадку, то она бы согласилась — в награду за нестандартный подход — но шоколадку никто не предлагал.

Потом она ушла в туалет и там, в одиночестве, выкурила сигарету с травкой — последнюю из тех, что прихватила в портсигаре Пабло неделю назад и спрятала тогда под подкладку сумки. Подумать только, что за времена пошли — в своей собственной сумке она должна прятать сигареты под подкладку!

Бай-бай, Пабло! Больше никто не назовет ее «Белиссима»…

Стоило ей вернуться к стойке, как белобрысый, который до того мирно сидел за столиком в углу, вдруг подкатился вплотную и выразительно повел носом. Спросил:

— Опять? Мне что, и в туалет за тобой ходить надо?

— Ты что — чокнулся?! — возмутилась Бруни. — С чего это?!