Сверкающий цианид - Агата Кристи

— Вы любите ее, — произнес Рейс, задумчиво посмотрев нанего.

— Я к ней очень хорошо отношусь. Эта девушка, Рейс, сущеезолото. Я всецело полагаюсь на нее. Преданнейшее и милейшее на свете создание.

Рейс пробормотал что-то вроде «хм-гм» и оставил этот вопрос.Джордж не уловил в его поведении никаких признаков, показывавших, что онмысленно приписал неизвестной ему Руфи Лессинг вполне определенные мотивы. Несоставляло труда предположить, что это «милейшее на свете создание> имеловесьма веские основания желать, чтобы миссис Бартон поскорее убрались на тотсвет.

Обо всем этом он умолчал и любезно спросил:

— Полагаю, Джордж, вам приходило в голову, что и вы самиимели для этого весьма основательные мотивы.

— Я? — изумился Джордж.

— А что, припомните Отелло и Дездемону.

— Ах так… Но у меня с Розмари все было иначе. Я боготворилее, разумеется, знал, что всякое может произойти, — я был обречен на страдание.Не скажу, что она меня не любила — любила. Она очень любила меня, всегда быланежна. Но, ясное дело, я достаточно скучен, от этого никуда не денешься. В нашихотношениях, знаете, не было ничего романтического. Во всяком случае, женившись,я отдавал себе отчет, что жизнь моя будет не сахарная. И она, добрая душа,предупреждала меня. Разумеется, когда это случилось, я был взбешен, нопредположить, чтобы по моей воле хоть волосок упал с ее головы. — Он замолчал,а потом продолжал уже иным тоном:

— Во всяком случае, если бы я что и натворил — к чему бы мневорошить старое? Заключение о самоубийстве вынесено, все утряслось изакончилось. Это было бы безумием.

— Полнейшим. Вот почему мои подозрения в отношении вас,дружище, недостаточно серьезные. Будь вы убийца и получив парочку таких писем,вы преспокойно уничтожили бы их и никому ничего не сказали. И потому я прихожук мысли, что это самая интересная деталь во всем деле. Кто написал эти письма?

— А? — Джордж выглядел совершенно растерянным. — Не имею нималейшего представления.

— Этот момент, кажется, вас не интересует. Зато онинтересует меня. И поэтому я прежде всего задам вам этот вопрос. Следуетпредположить, я в этом не сомневаюсь, что они не были написаны убийцей. Зачемему портить собственную игру, когда, как вы выразились, все утряслось исамоубийство всеми признано? Тогда кто же их написал? Кто он, заинтересованныйв разжигании затухающего огня?

— Слуги? — нерешительно предположил Джордж.

— Возможно. Если так, то какие слуги и что они знают? УРозмари была горничная, которой она доверяла?

Джордж покачал головой.

— Нет. Тогда мы имели кухарку — миссис Паунд, она и сейчас унас, и двух горничных. Обе уволились. Они долго у нас не жили.

— Ну что ж, Бартон, если вам требуется мой совет, то я бывсе тщательно обдумал. С одной стороны, Розмари нет, это факт. Ее не вернешь,что бы вы ни делали. Если самоубийство не особенно подтверждается, то менеетого подтверждена очевидность убийства. Предположим, Розмари была убита. Вы всамом деле хотите все переворошить? С этим связана весьма неприятная огласка,публичная стирка грязного белья, любовные интриги вашей жены станут достояниемобщественности…

Джордж вздохнул. Злобно сказал:

— И вы советуете, чтобы я позволил какой-то свиньевыпутаться из этой истории? Этот вонючий Фаррадей с его напыщенными речами иголовокружительной карьерой, возможно, всего-навсего трусливый убийца.

— Я только хочу, чтобы вы ясно представили себе всевозможные последствия.

— Я хочу знать правду.

— Очень хорошо. В таком случае я пошел бы с этими письмами вполицию. Возможно, им без труда удастся выяснить, кто их написал и что этомуавтору известно. Только помните, раз вы с ними свяжетесь, легко от них неотделаетесь.

— Я не пойду в полицию. Поэтому-то я и пригласил вас. Ясобираюсь подстроить убийце ловушку.

— Боже, что вы затеяли?

— Слушайте, Рейс. Я собираюсь пригласить в «Люксембург»гостей. Хочу, чтобы вы были. Все те же самые — Фаррадей, Антони Браун, Руфь,Ирис, я. Я все продумал.

— Что вы собираетесь делать?

Джордж ухмыльнулся.

— Это мой секрет. Если бы я заранее разболтал кому бы то нибыло — даже вам, все было бы испорчено. Я хочу, чтобы вы пришли в полномневедении — увидите, что произойдет.

Рейс подался вперед. Голос стал неожиданно резким.

— Не нравится мне это, Джордж. Театральщина, взятая из книг,пользы не приносит. Идите в полицию. Они знают в таких делах толк. Не стоитзаниматься самодеятельностью.

— Поэтому-то я и хочу, чтобы вы там были. Вы — не любитель.

— Мой дорогой! Только потому, что я когда-то работал наMI—5? И тем не менее вы предпочитаете держать меня в неведении.

— Это необходимо. Рейс покачал головой.

— Жаль. Я отказываюсь. Я не одобряю ваш план и не хочупринимать в нем участия. Брось все, Джордж.

— Не брошу. Я все продумал.

— Не упрямьтесь, черт побери. Я смыслю чуточку больше втаких спектаклях, чем вы. Не нравится мне эта затея. Не будет от нее проку.Более того — она опасна. Вы об этом подумали?

— Для кого-то она, безусловно, будет опасной. Рейс вздохнул.

— Вы сами не ведаете, что творите. Только потом не говорите,что я вас не предостерегал. И последний раз умоляю вас, откажитесь от этойсумасбродной мысли.

Джордж лишь покачал головой.

Утро первого ноября было сырым и мрачным. В столовой в домена Эльвестон Сквер было так темно, что во время завтрака потребовалось зажечьсвет.

Ирис, вопреки своей привычке, спустилась вниз. Она сиделабледная как приведение, бесцельно перекладывая на тарелке кусок. Джордж нервношелестел «Тайме», а на противоположном конце стола Люцилла Дрейк орошаласлезами платок.

— Чую, мой дорогой мальчик совершит что-то непоправимое. Онтакой чуткий — он никогда бы не сказал, что дело идет о жизни и смерти, если быэто было не так.

Прошелестев газетой, Джордж бросил.

— Не беспокойтесь, Люцилла. Я уже сказал, я все выясню.

— Знаю, дорогой Джордж, вы всегда так добры. Но сердце моенеспокойно, маленькая задержка — и произойдет непоправимое. Ведь все этисправки, которые вы наводите, — они же требуют времени.