Комбатант - Александр Бушков

Бестужева этот разговор утомил. Прервать его грубо было быне вполне вежливо, втягиваться в долгую дискуссию тем более не хотелось. Онискал выход — и очень быстро нашёл. Основываясь на том, что его собеседник —интеллигент, человек учёный, а значит, во многих отношениях вполне предсказуеми ясен, как на ладони. Достаточно изучен этот подвид фауны, знаете ли. Интеллигентне признает логику, опираясь более на эмоции, он, как правило, настроенатеистически, но при этом, вот занятно, мистик законченный… А ну-ка…

Не прикасаясь к наполненной профессором стопке, Бестужевнаклонился к собеседнику через стол, посмотрел ему в глаза — долгим,проникновенным, печальным взглядом — и сказал едва ли не задушевно:

— Дорогой Никифор Иванович, вы уверены, что этотразговор вообще имеет смысл?

— То есть как это? — взвился Бахметов. —Судьба Родины…

— А вы уверены, что это должно вас волновать? Простите,я неточно выразился. Вы вообще уверены, что существуете в виде реального,физического, мыслящего тела и ума? Что вообще существует вокруг вас реальность?

— То есть? — профессор был заметно озадачен.

Бестужев ровным голосом спросил:

— Вам не доводилось читывать американского писателяЭмброуза Бирса?

— Не припоминаю такого.

— Жаль, — сказал Бестужев. — А мы однажды,несколько человек, застряли на несколько дней в номере дешёвой гостиницы вкрохотном городишке Могилёвской губернии. Зарядили ливни, и заниматься тойработой, ради которой мы прибыли, не было возможности, а пить нам, будучи приисполнении, категорически не полагалось. От скуки болтали о чём угодно — оженщинах, воздухоплавании, возможности жизни разумных существ на Марсе… Как-то незаметноперекинулись на изящную словесность, и поручик Беклемишев подробно пересказалнам забавный рассказец этого самого Бирса. Батюшка у него был закоренелыйангломан, так что поручик с детства был окружен книгами главным образом наанглийском, соответственно, английских и американских беллетристов… Хотитепослушать?

— Ну, я не знаю, имеет ли смысл сейчас…

— Имеет, — мягко, но настойчиво сказалБестужев. — Иначе вы не поймёте, куда я клоню… Так вот. В рассказе этомдействие происходит во время междоусобной войны в Северо-Американских Штатах.Солдаты одной из сторон, захватившие шпиона, решили его повесить на перилахмоста. Надели петлю на шею, столкнули с моста над рекой… да вот ведь какобернулось — верёвка возьми и оборвись! Несостоявшийся висельник падает в воду,сохранив ясность мысли и жажду жизни, стремится спастись — плывёт по стремнине,осыпаемый градом пуль, каждый миг ожидая смерти. Однако стрелки промахнулись,погоня отстала, и он, долго борясь с бурным течением, всё же ухитряется выплытьна берег. Долго, не одну версту, пробирается по чащобе и наконец, вот счастье,выходит к своему родному дому, располагавшемуся в тех же местах. Слёзынаворачиваются у него на глаза при виде фамильного гнездышка, он готовитсявознести Господу молитву за спасение… и тут в ослепительной вспышке всё длянего кончается, мир гаснет, бедняга проваливается в смертное небытие… Ничегоэтого в действительности не было, понимаете? Ни оборвавшейся верёвки, нибегства под пулями, ни долгих блужданий по лесам, ни родного дома… Все этисобытия, в реальности отнявшие бы не один час, на деле разыгрались лишь в еговоображении за те считанные секунды, пока он падал с моста, и петля ещё незатянулась, не удушила…

— Вздор какой-то… — промолвил Бахметов чуточкунастороженно.

Учуяв эту настороженность, Бестужев ухмыльнулся про себя. Иуверенно продолжал:

— Я, конечно, не учёный-физиолог, да и ваши научныеинтересы от физиологии далеки, но это не мешает делу… Вы ведь наслышаны,наверное, что бывали случаи, когда перед глазами тонущего или сорвавшегося соскалы человека проходила вся его жизнь — долгими, обстоятельными, подробнымикартинами, словно на экране синематографа текла вся жизнь… Конечно, те, ктозахлебнулся или разбился, ничего уже не могли рассказать, но многим удавалосьспастись, и они потом как раз об этом и говорили…

— Да, я слышал подобное.

— Вот видите. Согласитесь, с научной точки зрения можносчитать установленным, что человеческое сознание способно на странные вещи.Наподобие той, о которой говорилось в американском рассказе. — Бестужевсделал точно рассчитанную паузу и продолжал тихо, доверительно: — Представьте,что ничего этого нет, — Он обвёл рукой внутренность роскошногокупе. — И меня, кстати, тоже нет. Вы не живёте сейчас, Никифор Иванович.Вы агонизируете. Вы стали жертвой железнодорожной катастрофы или очереднойэсеровской бомбы, утонули при купанье… да просто, поскользнувшись на мокройбрусчатке, ударились затылком… Одним словом, для вас на этом свете тикаютпоследние секунды. Вы лежите на больничной койке… либо просто на улице, жизньуходит, сознание бесповоротно тускнеет… и в этот смертный миг ваше сознаниевытворяет прелюбопытнейшие вещи. Вам просто-напросто мерещится за считанныесекунды, что вы живёте полной жизнью — недели, месяцы, годы… Что вы ведётенаучную и преподавательскую деятельность, выпиваете с коллегами и спорите сними о судьбах России, проводите ночи с очаровательными женщинами, обедаете у«Яра»… наконец, вам мнится, что вам поручена ответственная миссия по розыскуаппарата Штепанека, что вы пьете неплохой коньяк с жандармским ротмистром иведёте с ним умные беседы… А ничего этого нет. Вообще. Ничего нет. Есть тольковаше угасающее сознание, в краткие секунды превращающее мгновения в целые годынасыщенной жизни. Но неожиданно сверкнёт ослепительная вспышка, сомкнётся мрак,и вы провалитесь в небытие… А вместе с вами, соответственно, всё созданноевашим воображением — этот экспресс, купе, коньяк, да и я… Сон вот-вотоборвётся…

Он замолчал, внимательно глядя на собеседника. Бахметов ужедавно не улыбался — сидел серьёзный, притихший, лицо его заметно осунулось.

— Что вы такое несете… — буркнул он.

Бестужев с радостью увидел в его глазах искорку страха. Испросил без улыбки:

— Вы полагаете, что деятельность нашего мозга изученацеликом и полностью, и в этой области нет больше тайн? По-моему, всё обстоитсовершенно иначе. Что, если всё это — иллюзия? В том числе и ощущения —твёрдости столика, вкуса коньяка, запаха наших папирос…

— Вздор…

— А разве у вас есть возможность это проверить? —вкрадчиво спросил Бестужев. — Нет никакой возможности. Вы же учёный, вот искажите мне, с помощью какого эксперимента можно со всей надёжностьюопределить, живёте вы сейчас реальной жизнью, или всё окружающее — иллюзияугасающего сознания? Подумайте над моими словами, попытайтесь меняопровергнуть…

Он откинулся на спинку мягчайшего дивана, закурил новуюпапиросу и с затаённой усмешкой наблюдал за своим учёным визави. Не походило нато, чтобы тот подыскал рационалистические возражения. Наоборот, видно было, чтоБахметов немного испуган.

— Ну, что же вы молчите? — спросил Бестужевмягко. — Вы сами уже поняли: нет возможности опровергнуть мои слова строгонаучным экспериментом. Вы никогда не сможете определить точно, живёте вынастоящей жизнью или всё окружающее красочно и подробно рисует вашагонизирующий мозг…