Пять абсолютных незнакомцев - Натали Д. Ричардс

странное чувство, что меня охватило. Опасность? Любопытство? Еще что-то? Я слишком устала, чтобы разбираться в своих эмоциях.

– Что такое?

– Странно ведь, да?

– Возвращаться в машину, потеряв телефон?

– Нет. Странно, что мы все что-то потеряли.

Он наклоняется ближе и, сверкая глазами, шепчет:

– Жутковато.

Я смотрю на Джоша, но он уже отвернулся и задумчиво глядит вдаль, видимо забыв, что его пальцы все еще сжимают мой рукав. Если бы я рисовала эту сцену, то там были бы серые очертания заснеженных холмов, белизна сугробов и отвернувшееся лицо Джоша. Но центром стали бы его пальцы: странная сила, с которой он удерживает меня за рукав.

Джош трясет головой, словно передумав.

– Уверен, что это совпадение. Но кошелек Харпер. Твой телефон. Моя книга. Мы что, все такие рассеянные, что потеряли свои вещи и не помним, где их оставили?

Я раскрываю рот, но не знаю, что сказать. Пульс внезапно скачет галопом, напугавшись темных щупалец опасности, что тянутся из моего сознания.

Джош снова качает головой.

– Наверно, мне кажется. Забудь.

Он наклоняется, чтобы залезть в машину. Резкий порыв ветра полощет мне волосы. Ветер стихает. Я откидываю волосы с лица, но пробежавший по коже холодок остается со мной.

8 апреля

Мира,

я-то думал, что ты ответишь мне. Я в это верил. Верил в тебя. Я надеялся, что мое письмо даст тебе время признаться себе в чувствах. Признать, как важны мы стали друг для друга. Но пускай, пускай ты мне не пишешь. Я все равно знаю правду. Я знаю, что скрывается в твоем сердце.

Пришла моя очередь скромничать, солнышко. Мне тоже есть в чем признаться. Я нашел твою картину. Ту, самую новую. Увидел ее в интернете и сразу понял: она твоя. Мне не нужно было читать подпись. Я понимаю тени и печаль твоих работ, Мира.

Стрелки башенных часов застыли на половине четвертого. Именно в это время мы с тобой встретились в той кофейне. А женщина, которую ты нарисовала в центре? В белом свитере и темных джинсах? На тебе тогда тоже были белый свитер и темные джинсы.

Но, конечно, ты и сама все это знаешь. Теперь тебе известно, что я тоже увидел. Я лишь надеюсь, что тебе хватит духа положить кисть и взять ручку. Написать мне настоящие слова.

Мы больше не можем отрицать факт, что происходит между нами. Ты не можешь заставить меня ждать вечно.

Твой

Одиннадцать

Мы с Джошем садимся на заднее сиденье. Он весь раскраснелся от поисков и напряжения, с которым ему приходится забираться в машину. Меня охватывает чувство вины. Это из-за меня он вынужден был покинуть машину. Я беру костыли и кладу их на чемоданы сзади.

– Мне так жаль, Мира, – говорит Харпер.

– Ничего страшного. – Я делаю вдох и стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. – Это всего лишь телефон.

– Не успеешь оглянуться, как окажешься дома с новым телефоном, – говорит Брекен.

Ему легко говорить. У них дома, наверно, за потерянный телефон еще и лишний подарок на Рождество дарят.

– Может, мы найдем его, когда будем разгружаться в Питтсбурге, – говорю я. – Джош, хочешь, я еще подзаряжу твой телефон?

Брекен достает свой мобильный.

– Можем использовать мой, пока они заряжают. У меня там что-то около двадцати процентов и еще запасной аккумулятор в сумке.

Подключив телефон Джоша к зарядке, Харпер поворачивается ко мне и касается моей руки.

– Хочешь позвонить с моего домой?

– Да нет, пока все нормально. – Я отмахиваюсь. – Нам пора ехать. Я и так всех задержала.

– Ладно, – говорит Харпер, но потом трясет головой. – Нет, садись рядом со мной. Брекен может пересесть назад.

Он фыркает:

– Хочешь, чтобы амбалы вроде нас с Джошем сидели вместе на заднем сиденье?

– Я хочу, чтобы со мной сидела девушка, которую укачивает в машине и которая только что потеряла телефон и расстроена. А еще я не в восторге от того, что ты совершил преступление, сидя за рулем машины, записанной на мое имя.

Брекен пересаживается, но по нему видно, что он делает это крайне неохотно. Когда Харпер спрашивает, куда ехать, он бросает небрежное «на юг, а потом на запад» и отказывается делиться подробностями. Харпер выезжает на трассу и поворачивает на юг по дороге, которая привела нас к кемпингу. Проходит пять минут. Непонятно, какой толк от того, что я пересела: Брекен больше не дуется и начинает нудеть о том, как плохо Харпер ведет машину. От его бесконечного бубнежа меня тошнит еще сильнее, чем от его вождения.

– Аккуратнее на том холме, – говорит он.

– Хорошо. – Харпер кивает.

– Слегка нажми на тормоза. Но слегка.

– Все в порядке.

– Может, ты и в порядке. А мы все страдаем. Будто пятиклассник машину ведет.

– Ты о чем вообще?

Брекен просовывает руку между передними сиденьями и показывает сквозь лобовое стекло на дорогу впереди, переводя пальцем слева направо и обратно.

– Да вот! Шатаешься туда-сюда по всей дороге.

– Нет, не шатаюсь.

– Тебя заносит на каждом метре. Разгоняешься на поворотах. Мы точно окажемся в канаве.

– Это ты окажешься в канаве, – бормочет Харпер.

Мы с Джошем смеемся. Брекену это не по душе.

– Ага, смейтесь-смейтесь.

– Да расслабься, – говорит Джош. – Согласись, в прошлый раз не она попала в аварию.

– Ты серьезно? Считаешь, что на мосту я был виноват?

– Нет, конечно, – быстро отвечает Харпер. – Могло быть гораздо хуже.

– Но и лучше тоже, – возражаю я со вздохом. – Ну, если бы мы оказались дома. Было бы отлично.

– А что бы вы делали сейчас, оказавшись дома? – спрашивает Джош.

– Кайла бы точно спала, – бормочет Брекен. – А ты?

– Читал бы.

– Ты читаешь на каникулах? – спрашиваю я.

– Я читаю каждый день. – Джош пожимает плечами.

– А мы смотрим всякую праздничную чушь, – говорит Брекен. – Старые фильмы. «Рождественские каникулы», «Эльф». Если в кино показывают елку или играет «Джингл беллз», отец заставит нас досидеть до конца. Ужасная нелепость.

– Почему нелепость? – спрашивает Харпер.

– Мы евреи.

– Я думала, евреи празднуют Хануку? – спрашиваю я.

– Ну, лично мы празднуем все на свете. Мама украшает дом ко Дню святого Патрика. Дай ей волю, она свои собственные праздники придумывать начнет.

Харпер смеется. Брекен игриво толкает плечом ее кресло.

– Ну а ты?

– Я подписываю открытки и пишу письма. Как и на все другие праздники.

– То есть настоящие письма? – спрашивает Брекен. – От руки?

– Разумеется. Нет ничего лучше.

Я хмыкаю:

– Прости за плохие новости, но в этом году твои письма не дойдут