Ты умрешь в Зазеркалье - Юлия Викторовна Лист

Но едва Аска прочла Верино сообщение, как зеленная точка в приложении на экране телефона Эмиля, означающая Сержа Редда, развернулась и двинулась обратно к дому № 67. Молниеносно! Будто он ехал в такси, держал экран перед глазами и тотчас велел таксисту развернуться, едва увидев, что «принцесса сбежала из дворца». Настоящий маньяк!

Аска тем временем уже вышла из парадной и направлялась в кафе.

– Уходи, – теребила рукав Эмиля Вера. Они сидели за столиком в углу, и входящие люди не могли их видеть, но Вера боялась. С собой у Эмиля был рюкзак с ноутбуком, сменным жестким диском и док-станцией – с такой тяжестью не побегаешь. – Он опять накинется. А тебе его трогать нельзя.

Эмиль смотрел на Веру, не зная, как быть. Время, отведенное Кристофом, истекало. Он должен залезть в квартиру Аски сегодня! Но все опять оборачивалось против него.

– Уходи. Смысла нет опять подвергать себя опасности, – молила Вера. – Мы что-нибудь еще придумаем. Но если ты попадешь в больницу, то уж точно станешь бесполезным. Иди! Уходи…

Эмиль сдался, надел рюкзак и вышел из кафе минут за пять до того, как в него вошла Аска.

Вера изумилась ее виду. Бледная, заплаканная, с синевой под глазами, опухшими веками. На ней были мятая футболка с диснеевским утенком и короткие шорты, волосы, рассыпанные по плечам, обвивали руки, как спутанные водоросли. Кожа в желтых и синих пятнах синяков. Вера отметила, какие у нее крепкие сушеные мышцы, руки солдата. Непрошеной явилась мысль: такими, наверное, легко убивать.

– Боже мой, Вера. – Она упала рядом с ней на стул и больно впилась пальцами в ее руку. – Скажи, как Эмиль? Это правда? Он в больнице? Он живой?

И ее огромные черные глаза застило слезами.

– Он не в больнице, – ответила Вера. Интуиция нашептывала: Аска манипулирует чувствами горечи и раскаяния. – Кто тебе это сказал?

– Отец. Сказал, видел, как Эмиля рвало кровью, у него швы разошлись и его дни сочтены. – У нее так напряглось лицо, что выступили на висках вены. Казалось, она делала большое усилие, чтобы не разреветься.

– Ничего такого. С Эмилем все… более-менее в порядке.

Аска закрыла лицо ладонями и уронила лоб на стол.

– Аксель, что происходит? – мягко спросила Вера. – Ты не хотела бы поделиться? Мы могли бы тебе помочь…

Девушка покачала головой, не отнимая рук от лица. В мыслях Веры голосом Эмиля зазвучало: не верь, она просто пытается подстроиться к тебе.

Но тут случилось неожиданное. В кафе ворвался отец Аски, с перекошенным яростью лицом схватил дочь за запястье и, ни слова не проронив, уволок на улицу. Вера вскочила, не успев помешать ему или хотя бы возмутиться. Она видела в окно, как он, подняв руку, побежал к синему знаку «Такси» на углу, волоча за собой семенящую дочь. Притормозил черный «Мерседес», они сели в него и уехали.

Тотчас зашел Эмиль, держа в руке телефон, с его плеча свисал рюкзак.

– Удаляются в сторону площади Бастилии, – сказал он.

– Он утащил ее в домашней одежде. Это вообще нормально? – возмутилась Вера и украдкой оглядела посетителей кафе. Те будто ничего и не заметили. Всем было наплевать на чужие сцены.

Эмиль потянул Веру к двери.

– Это наш шанс! Если он торопился, значит, у него клиенты, – прошипел он. – И она уехала с одним телефоном! Ноут остался в квартире. В квартире, понимаешь?

Вера последовала за Эмилем, ощущая, как тугими толчками бьется в горле сердце. Они сейчас совершат противозаконные действия – вломятся в чужую квартиру. Возможно, это жилище маньяка. Серж Редда вел себя, мало сказать, странно – он рушил границы адекватности. И если бы не расследование, требующее секретности, она сообщила бы в социальную службу по защите несовершеннолетних. Восемнадцать Аске исполнится лишь в следующем месяце.

Эмиль уверенно набрал код квартиры Редда на домофоне, и они вошли. Приятная парадная. Прохладно после августовской жары. Кафельный пол, светлые стены, старинный решетчатый лифт и огибающая шахту лестница с коваными перилами – ар-деко начала двадцатого столетия, типичный Париж.

Они поднялись на второй этаж, Эмиль быстро отпер квартиру в центре лестничной площадки.

Прихожая, гостиная со стеклянными дверями, узкий коридор. Эмиль осторожно прокрался в ванную, на ходу надевая перчатки, и тотчас обшарил шкафчик – видимо, его интересовало, не сидели ли Редда или его дочь на каких-нибудь антидепрессантах.

– Этот солдафон лучше убьется, чем пойдет к мозгоправу, – проворчал он. – Один аспирин.

Аска тоже ничего не принимает. И просто фантастически пудрит мозги своему психологу. Добром это не кончится.

В гостиной с полукруглым эркером и тремя окнами, занавешенными римскими жалюзи, не было ни мебели, ни телевизора. В углу стоял красный резиновый болван, похожий на тот, который был у Кузи из сериала «Универ», кажется его звали не то Оскаром, не то Германом, под ним мат и целая груда потрепанных спортивных лап – больших и маленьких, черных, красных, синих, с японскими иероглифами. Пол – голый паркет, никакого татами или ковра. Доски стерты, местами покорежены и вздуты – видно, что терпели усердные тренировки.

Они вернулись и коридором прошли в комнату с большой двухспальной кроватью. Эмиль остановился на пороге, втянул носом воздух. Его лицо скривилось от отвращения. Здесь царил дух матери Аски: на окнах уютные шторы, на комоде множество семейных фотографий. Он поднял фото красивой брюнетки лет тридцати пяти, похожей на Энди Макдауэлл из фильма «День сурка», с летящими кудрями и очаровательной белозубой улыбкой. Эмиль замер, глядя на нее.

– Похожа на свою мать, – с горечью констатировал он спустя долгую минуту.

Эмиль разговаривал не с Верой, а сам с собой. Это был тревожный звоночек, Вера посмотрела на него искоса. Понятно, почему ее шеф никогда не состоял в длительных отношениях с женщинами, – за год она не видела, чтобы он хоть раз отвел девушку в кино или побывал на какой-нибудь тусовке. Чувства для такого ярого парнойяла были губительны.

Поставив фотокарточку в рамке обратно на комод, он подошел к двери гардероба и, включив фонарик на телефоне, осветил полки и вешалки.

– Это вещи не Аски, а ее матери. Уже пять лет прошло, а они здесь висят. Его надо в психушку посадить. – Он подцепил белое платье в красный горох с кружевным воротничком. – Ни пылинки, ни запаха затхлости.

Он прижал подол к лицу, глубоко вдохнув.

– Она их все для него надевает… Пахнет Аской.

– Может, Аксель сама проявила инициативу, чтобы их сохранить. Или она это делает для себя.

– Он ее называет именем матери – Исабель, – отрезал Эмиль. – Я сам