Камасутра. Короткие рассказы о любви (сборник) - Ирина Лобусова

Ведь нет же в русском языке слова «сексник» — от слова «секс». Есть «любовник». А у этого слова смысл совершенно другой… Может быть, древнему народу было видней?

Кто-то толкает меня в бок… Сенсорный дисплей телефона отражает мои посиневшие губы. Вот сейчас раздастся звонок! Но звонка нет. В бок толкает бородатый сосед. Из его рук идет дым.

— Пей!

— Что это? — я не понимаю, почему дымятся его руки. Мне не до него, я ведь так жду звонка!

— Пей! Ты должна выпить это, и быстро. У тебя синеют губы.

— Что это такое?

— Чай. Из термоса. Сладкий. С сахаром. Пей!

Только сейчас я понимаю, что он раскрыл свой рюкзак и достал из него большой термос. Натренированный глаз отмечает, что термос фирменный, как и куртка. Но меня поражает другое. Совершено незнакомый мне мужчина боится, чтобы я не замерзла, и отдает мне свой чай, вместо того, чтобы согреться самому, ведь неизвестно, сколько еще продлиться эта пытка морозом. И это чужой человек! А тот, кого я жду, молчит. Он даже не знает, что я замерзаю здесь, в этом дурацком сломанном поезде. Замерзаю, между прочим, без всякой «камасутры»… Он и не хочет этого знать.

Я послушно пью горячий чай и ощущаю настоящее блаженство. Кружка термоса отогревает занемевшие пальцы.

Бородатый сосед внимательно смотрит, чтобы я выпила все, до дна. Потом забирает кружку от термоса и командует:

— Теперь вставай!

— Это еще зачем? — я смотрю во все глаза.

— Нужно походить, чтобы разогнать кровь. Иначе можно замерзнуть.

— Я не хочу вставать. Мне все равно.

— А я сказал — будешь! Вставай!

Он буквально поднимает меня с сидения и выталкивает в проход, чем ввергает в состояние настоящего шока. Я начинаю возмущаться.

— Да кто ты такой?

— Врач.

— Врач?!

— Ну да. Что тут такого? Еду в командировку, и я знаю, что нужно делать, чтобы не замерзать.

Я послушно делаю несколько шагов по салону, и тут только замечаю, что оставила телефон на сидении. Но он все равно молчит. Неужели это что-то вроде облегчения?

Поза номер шесть приходит сама собой, на ходу. В какой позе согревают недоношенную любовь? На животе? Своим телом? Грудь, в принципе, можно надрезать, и положить ее, эту недоношенную любовь, внутрь. Разница небольшая. И не важно, что из всех поз это самая болезненная поза. Все и так страшно болит.

А может, такую любовь согревают вот так, в темноте, на морозе — 12, расхаживая по салону сломанного современного поезда, где темнота сжимает душу до спазм, а смерть уже уютно устроилась на плече? Сидит себе, свесив ножки, хлопает покровительственно, со снисхождением — ну что, ты все дергаешься и дергаешься, давай, не сопротивляйся, пойдем лучше со мной… Что это — кто-то берет меня за плечо, разворачивает, прогоняет смерть, буквально сбрасывает ее прочь, в темноту? Да это же мой бородатый сосед! Он уже не кажется мне ни мрачным, ни некрасивым. Теперь я знаю точно, кто он такой.

— Достаточно. Садись. Силы надо экономить.

Я послушно сажусь на место, и засовываю телефон… нет, не туда, куда следует засунуть, а в карман. Я не отрываю глаз от своего соседа.

— Теперь я знаю, кто ты такой.

— И кто же? — он смеется.

— Ты — ангел!

— Может быть, — смеется он, — я ангел. Выпей еще чай.

Постепенно страстная камасутра с пряным запахом разгоряченных человеческих тел превращается в ледяную пустыню, в которой нет вообще никаких запахов. И я не могу понять, как это произошло.

Что сломалось? Почему больше нет никаких поз? Я ехала в поезде к своему любовнику. Я мечтала о сексе с ним в разных позах. Но поезд сломался. И я вдруг поняла, что сломался не поезд «хюндай». Сломался не поезд, а абсолютно все в моей жизни. И страстная камасутра, ради которой я бросила под колеса свою собственную жизнь — на самом деле бесконечная ледяная пустыня, в которой стоит поезд. И в эту ледяную пустыню вдруг превратилась моя жизнь.

Кто-то гладит меня по голове, плотней запахивая теплый шарф.

— Тш… Не плачь… не плачь… все хорошо… — это мой бородатый сосед. Руки его нежные и теплые. Он так спокойно и ласково гладит меня по голове — так гладят совсем маленьких детей.

— Не плачь. Все будет хорошо.

— Мне страшно.

— А я возьму тебя за руку, вот так, и ты перестанешь бояться. Я буду держать тебя за руку все время, и страх уйдет.

— А если я отморожу ноги и не смогу идти?

— Если ты не сможешь идти, я донесу тебя на руках.

И я понимаю, что камасутра — нечто совершенно другое. На самом деле камасутра только одна… Я ведь я еще действительно не прожила ее смысл.

Смысл камасутры, высказанный в совершенно других словах, и это не секс, и не позы… «Я возьму тебя за руку, вот так, и ты перестанешь бояться. Я буду держать тебя за руку все время, и страх уйдет. А если ты не сможешь идти, я донесу тебя на руках».

Только такая камасутра стоит жизни. Единственная камасутра, ради которой действительно стоит мчаться на край земли.

Мы прибыли в Донецк без четверти двенадцать ночи. В конце концов подогнали старый советский локомотив, который и дотолкал суперсовременный «хюндай». Я так и не вышла за пределы вокзала. В моем телефоне не было пропущенных или входящих звонков.

Я проверила это тщательно, вступив на перрон. Звонков не было. Но в телефоне моем все-таки оказалась одна драгоценность — это номер телефона отогревшего меня в вагоне врача. Он не мог вернуться в Киев со мной — он должен был на неделю задержаться в Донецке.

Была почти полночь, но я не вышла за пределы вокзала. Я прошла к билетным кассам, и взяла билеты на ближайший обычный поезд, следующий до Киева.

Через час я сидела в вагоне старенького советского плацкарта и смотрела в окно поезда, за которым в вихре страсти плясали снежинки. Я больше не собиралась переписывать камасутру. Я возвращалась обратно с телефоном, на который в 00.21 пришла СМС-ка: «Не страшно, что не получилось. Встретимся через неделю в Москве».

Я возвращалась обратно. В Киев.