Обнаженная натура - Лорел Гамильтон

Вот так он и украл поцелуй — первый, и я очень постаралась, чтобы последний.

— Отпусти, — сказала я тихо и очень отчетливо.

Он приоткрыл губы, выдохнул долгим вздохом. Это было хуже улыбки. Я в этот момент поняла, что стала трофеем той охоты. Трофеем, который серийный убийца берет себе от жертвы или с места преступления, и когда его видит, трогает или слышит, ощущает на вкус или на запах, к нему возвращаются воспоминания.

Я изо всех сил старалась не показать страха, но, наверное, не удалось. Эдуард встал рядом с нами и сказал:

— Ты ее слышал.

Олаф повернул к нему взгляд солнечных очков. В прошлый раз, когда мы работали вместе, Эдуард делал все, что в его силах, чтобы защитить меня, но защита от Олафа — это вопрос не только оружия и силы. В прошлый раз Эдуард взял меня под руку, как девушку — быть может, даже как свою девушку. Девушку, которую намерен защищать. Я не разрешила бы никому подвергать себя опасности ради лжи, но знала, что если кто-то может управиться с Олафом, то это Эдуард. Кроме того, Эдуард был другом Олафа еще до нашего с ним знакомства, так что вроде бы по его вине Олаф на меня запал.

Сейчас Эдуард сделал это снова. Он обнял меня за плечи. Впервые. Это вряд ли подняло мою репутацию в глазах прочих копов, но меня они мало интересовали. Все, что мне сейчас было важно, — это чтобы этот человек убрал от меня руки. Прикосновение было совершенно невинным, но действие его на меня и на Олафа было настолько далеко от невинности насколько вообще бывает.

Эдуард положил руку мне на плечи — не столько обнимая, сколько обозначая свою территорию. Примерно как школьные звезды спорта любят приобнимать своих подруг-болельщиц. Тоже невинный жест, но при том — знак владения. Мое, не твое!

И очень это было непохоже на Эдуарда, но я в этот момент готова была стать чьей угодно, лишь бы это убрало от меня Олафа. Я отбивалась от воспоминания о нашем совместном убийстве, от которого у меня мороз пошел по коже на вегасской жаре.

Олаф обратил на Эдуарда всю тяжесть прикрытого очками взора, а потом отпустил меня — медленно. Шагнул назад.

Эдуард держал руку на моих плечах и смотрел на гиганта. Я стояла, пыталась подавить дрожь, но сдалась. И на воздухе таком жарком, что дышать больно, затряслась.

Олаф от этого снова улыбнулся, и у меня мелькнула мгновенная, но очень ясная мысль: когда-нибудь я его убью. Может быть, не сегодня или даже не в этот раз, но он переступит черту, и я его убью.

Эта мысль помогла успокоиться, прийти в себя. Помогла снова улыбнуться ему, но уже другой улыбкой. Он улыбался чертовски сексуально, а я — той неприятной улыбкой, от которой дрожали преступники по всей стране.

Олаф нахмурился — я улыбнулась шире.

Эдуард чуть стиснул мне плечи, потом отошел назад.

Я поймала на себе взгляды нескольких копов, стоящих вне здания — они смотрели спектакль. Вряд ли они все поняли из увиденного, но можно было уловить напряжение между Олафом, Эдуардом и мной. Они могли прийти к тем же выводам, что Олаф: Эдуард и я — пара, и руки прочь.

Они и без того твердо знали, что я со всеми подряд трахаюсь, так отчего же мои чувства ранило, что копы лишний раз в этом убедились?

Я посмотрела на наблюдающих за нами полицейских, и увидела, что двое из них на нас не смотрят. Увидев это, я поняла, кто четвертый маршал.

Рядом с помощницей шерифа стоял Бернардо Конь-В-Яблоках. У женщины были волосы до плеч, забранные в хвост, треугольное лицо обращено к собеседнику, все в улыбочках, на грани смеха. И даже форма не могла скрыть, что девушка фигуристая, хотя и миниатюрная.

Бернардо высок, темноволос и красив — даже по тем меркам, к которым я привыкла, Он — индеец с такими скулами, которые может тебе дать только наследственность. В комплекте все смотрится потрясающе, и не зря помощница смотрела ему в след, когда он шел к нам, а на лице написано было, что если он ей потом позвонит, свидание ему обеспечено. Но Бернардо это и так знал: в списке его проблем робость с женщинами не значилась.

Он улыбнулся, еще подходя к нам, надевая на глаза солнечные очки, и выглядел, подойдя, как совершеннейшая модель.

— Отличная была пантомима, — сказал он. — Они теперь убедились, что все большие мужики имеют с тобой роман или котят заиметь, а Тед так уж точно имеет. Я изо всех сил пытался убедить помощницу шерифа Лоренцо, что не конкурирую за твою нежность.

Я не могла не улыбнуться, качая головой.

— Приятно слышать.

Он состроил забавную мину:

— Я знаю, что ты говоришь искренне. Но позволь тебе сказать: это удар по самолюбию.

— Я думаю, ты его перенесешь. Кроме того, у помощницы был такой вид, будто она рада будет тебе помочь пережить травму.

Он оглянулся и послал девушке улыбку экстра-класса. Она улыбнулась в ответ и будто действительно взволновалась. И это только из-за улыбки с расстояния в несколько ярдов.

— Прямо как «неделя встречи земляков» на старой родине, — сказала я.

— Ну, да. Сколько прошло? Почти три года, — согласился Бернардо.

— Примерно, — ответила я.

Олаф смотрел на нас так, будто его это все не радует.

— Ты девушке понравился.

— Понравился, — согласился Бернардо.

Белая футболка отлично смотрелась на загорелой коже. И только она и нарушала стиль, который я бы назвала небрежным шиком наемного убийцы: черные джинсы, черная футболка, тяжелые ботинки, кожаная куртка, оружие, темные очки. Кожаная куртка висела на руке, как у Олафа, потому что в такую невыносимую жару ее не надеть. Я свою в Сент-Луисе оставила.

Бернардо протянул руку, я подала свою, он поднял ее к губам и поцеловал. Он это сделал, потому что я дала ему понять, что не считаю его восхитительным, и ему это отчасти было неприятно. Не надо было ему это позволять, но не было способа — кроме грубой борьбы — остановить его, когда он уже стал поднимать руку. Ему не стоило этого делать — ради помощницы шерифа. Мне не стоило ему позволять — ради других копов и Олафа.

Олаф смотрел не на меня — на Эдуарда, будто ожидая каких-то его действий по этому поводу.

— Бернардо заигрывает со всеми, ничего личного, — сказал Эдуард.

— Я ей руку не целовал, — ответил ему Олаф.

— Ты сам знаешь, что ты делал, — напомнил ему Эдуард.

Бернардо посмотрел на Олафа, потом на меня, даже опустил очки, чтобы глянуть на меня в упор младенчески карими глазами.

— Есть что-то такое, что ты мне должна сказать про себя и про этого здоровенного парня?

— Не поняла?

— Он только что среагировал, как любой парень реагирует на меня — и женщину, которая ему нравится. Раньше Олафу было все равно.

— Мне все равно, — сказал Олаф.