Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс

— А вы лично презираете мужскую критику?

— От всей души, — ответила мисс Гильярд. — Но она наносит вред. Посмотрите на университет. Мужчины были так добры, проявляли такое сочувствие к женским колледжам. Но на важные университетские посты женщин не назначают. Это уже ни к чему. Женщины могут работать — в некотором смысле, наша работа вне критики, а мужчины благодушно взирают на то, как мы возимся в своей песочнице.

— Как и подобает примерным отцам, — пробормотала Гарриет.

— Вот именно! — Мисс Гильярд зашлась неприятным смехом.

Здесь что-то личное, подумала Гарриет. Какая-то история. До чего же трудно не ожесточиться из-за личного опыта. Она отправилась в студенческую гостиную и внимательно посмотрела на себя в зеркало. В глазах тьютора по истории мелькнуло нечто, чего она не хотела бы обнаружить в собственном взгляде.

Воскресная вечерняя молитва. Колледж не требовал определенного вероисповедания, но какая-то форма христианской службы считалась необходимой для жизни сообщества. Часовня с витражными окнами, простыми дубовыми панелями и безыскусным алтарем казалась средним арифметическим всех сект и вероучений. Идя в часовню, Гарриет вспомнила, что не видела своей мантии со вчерашнего дня, когда декан отнесла ее в профессорскую. Не желая вторгаться без приглашения в святая святых, она отправилась на поиски мисс Мартин, которая, как выяснилось, забрала обе мантии к себе в комнату. Когда Гарриет надевала мантию, рукав с громким стуком задел ближайший стол.

— Господи, что это? — воскликнула мисс Мартин.

— Мой портсигар, — сказала Гарриет. — Я думала, что потеряла его. Теперь вспоминаю: у меня не было карманов, и я сунула его в рукав. В конце концов, должна же быть польза от этих рукавов.

— Ох, мои под конец триместра превращаются в склад грязных платков. Когда в комоде не остается ни одного чистого, скаут выворачивает рукава моей мантии. Самая обширная коллекция насчитывала двадцать две штуки — правда, у меня тогда неделю был жуткий насморк. Ужасно антисанитарная одежда. А вот ваша шапочка. Капюшон оставьте здесь — потом за ним вернетесь. Что вы сегодня делали? Я вас почти не видела.

И снова Гарриет совсем уже было собралась рассказать о неприятном рисунке — и снова сдержалась. Зачем делать из мухи слона? Зачем думать о такой ерунде? Она пересказала свою беседу с мисс Гильярд.

— О, это ее конек! — воскликнула мисс Мартин. — Ее сервиз, как сказала бы миссис Гэмп.[72]Конечно, мужчины не любят, когда их щелкают по носу, но кто же это любит? По-моему, с их стороны очень благородно было пустить нас в свой драгоценный университет. Столетиями они были здесь хозяевами и повелителями, им нужно время, чтобы свыкнуться с переменами. Да что там, мужчине нужны долгие месяцы, чтобы смириться с новой шляпкой жены! И как раз когда она собирается отдать ее старьевщику, он говорит: «Какая на тебе милая шляпка, где ты ее купила?» А она отвечает: «Дорогой Генри, я купила ее в прошлом году, и ты сказал, что я в ней выгляжу как обезьяна шарманщика». Мой зять каждый раз так делает, и сестра просто сходит с ума от злости.

Они поднялись по ступенькам часовни.

В конце концов все получилось неплохо. Совсем не так, как она ожидала. Конечно, грустно сознавать, что она выросла из дружбы с Мэри Стоукс, и немного утомительно, что сама Мэри этого не понимает. Гарриет давно заметила, что не может лучше относиться к людям только потому, что он заболели или умерли, — или потому, что когда-то они очень ей нравились. Некоторые счастливцы проходят по жизни, так и не сделав подобного открытия, это обычно называется «душевность». Но все же есть старые друзья, которых приятно было повидать, — декан, например, или Фиби Такер. И все удивительно хорошо к ней отнеслись. Конечно, некоторые любопытствовали и задавали глупые вопросы про «этого Уимзи», но явно не со зла. За исключением мисс Гильярд, но в ней всегда было что-то немного извращенное, неуютное.

Пока машина ехала по Чилтерн-Хиллс, Гарриет, улыбаясь, вспоминала свой прощальный разговор с деканом и казначеем.

— Напишите нам поскорее новую книгу! И помните, что, если в Шрусбери произойдет преступление, мы позовем вас его расследовать.

— Хорошо, — сказала Гарриет, — телеграфируйте, когда найдете в кладовой изуродованный труп. И пусть мисс Бартон хорошенечко полюбуется останками, чтобы она меньше протестовала, когда преступница понесет наказание.

А что, если они правда найдут труп в кладовой? То-то удивятся. Колледж гордился тем, что в нем никогда не случалось ничего дурного. Самое страшное, что может здесь произойти, — это если какая-то студентка «собьется с пути». Вся профессорская впала в транс от того, что привратник присвоил парочку посылок. Благослови их бог, как они освежающе невинны, как успокоительно знать, что они бродят под древними буками и размышляют об ὄν καὶ μὴ ὄν[73]и о финансах времен королевы Елизаветы.

«Я сломала лед, — думала Гарриет, — и вода оказалась не такой уж холодной. Буду возвращаться иногда. Буду возвращаться».

Для ланча она выбрала приятный паб и с аппетитом поела. Потом вспомнила, что портсигар так и лежит в рукаве мантии. Мантия была здесь же — Гарриет принесла ее с собой, перекинув через руку, оставалось только взять из рукава портсигар. Оттуда выпал листок — обычный листок писчей бумаги, сложенный вчетверо. Нахмурившись от неприятного воспоминания, она развернула его.

На нем были наклеены буквы, явно вырезанные из заголовков газет:

МЕРЗКАЯ УБИЙЦА. КАК ТЫ СМЕЕШЬ СЮДА ЯВЛЯТЬСЯ?

Вот черт! И ты, Оксфорд?

Несколько мгновений она сидела неподвижно. Потом зажгла спичку и поднесла ее к листку. Он тут же занялся огнем, и ей пришлось бросить его на тарелку. Но даже тогда серые буквы проступали на потрескивающем черном фоне, пока Гарриет ложкой не растерла их в пыль.

И знай, что ты меня не в силах очернить

(Свою изменчивость желая объяснить),

Как сам себя готов казнить я без пощады.

Ты хочешь так? Изволь. Чужими станут взгляды;

Знакомство кончится; моя забудет речь