Записки землянина - Вячеслав Колмыков

в тоже время домашняя. Может потому, что я сам когда-то мечтал об отшельничестве? Один со своими мыслями, никто не мешает. Занимайся чем хочешь, когда хочешь, с кем хочешь… «С кем», конечно, это уже не отшельничество… Ну, хотя бы, чтобы была возможность иногда делать исключения.

Пещера у него относительно просторная. В ней свободно могут прожить человек пять. Повсюду натянуты веревки из каких-то растений вперемешку с шерстью животных, на которых висят шкуры, сушеные плоды и прочие предметы, коим по незнанию я не могу дать определение. В центре очаг — полукруглое сооружение из камней. В нем дотлевали угли, а в стороне стояли обгорелые шампура и деревянное подобие тарелки, в которой дымились куски мяса. У основании отвесных стен на небольшом возвышении от песчаного пола разбросаны шкуры. Таких «топчанов» (иначе назвать нельзя) у него четыре. Каждый способен вместить двоих. В одном из углов в беспорядке свалены обглоданные кости вперемешку с палками, камнями и веревками. Однако никакого неприятного запашка не чувствовалось, несмотря на все признаки, кроме восхитительного аромата шашлыка.

Кудисю пригласил к одному из топчанов. Я устроился рядом с Пазикуу, сам хозяин занял место напротив.

— Кушайте, — последовало очередное предложение.

Пазикуу не успел меня предупредить.

Я первым потянулся за куском к тарелке, но цели своей не достиг. Кудисю так сильно треснул по моей руке деревянным прутом, что я взвизгнул.

— Черт, больно же!!!

Теперь он не улыбался. На лице была злоба. Огромные глаза смотрели на меня не моргая, прожигая насквозь.

Но, спустя секунду, этот старикашка снова стал сама доброта!

— Простите Стасик, я так вжился в роль мананца, что не смог удержаться. У них есть первое правило «старшего». Вы должны были дождаться, когда Пазикуу возьмет или откажется, а потом только…вот.

— Я не голоден, — сказал Пазикуу и взглянул на меня.

— Я теперь тоже что-то не хочу.

То, чего я так желал минуту назад уже перестало для меня существовать. Думал, пусть подавится своей фальшивой улыбкой, чем отведаю его блюдо. Наверняка оно из какой-нибудь крысы или ящерицы! Мое оскорбленное самолюбие жаждало мести.

— Кудисю, извините, а где вы охотитесь? — начал я, показывая на тарелку. — Или тоже синтезируете, как Пазикуу. Но Пазикуу можно простить, списав приобретение местных продуктов на поход в супермаркет или рынок, которых на Земле уйма.

Старики переглянулись. Но Кудисю и не думал обижаться.

— Мне кажется вы несколько увлеклись, ставя в пример Пазикуу, — он говорил так вежливо, что я постепенно начал терзаться совестью. Это была моя вторая ошибка. — Разумеется, я охочусь. Но не здесь, а на Манане. Правила не дают нам жить в изучаемом месте, приходиться изворачиваться. Это правильно.

Некоторое время мне пришлось молчать, пока он рассказывал об особенностях своей работы. Тем более я боялся снова что-нибудь ляпнуть, что могло его обидеть. Я мало понимал, что он говорил. Уловил лишь, что для более объективного восприятия им приходиться буквально превращаться в предмет изучения.

Иногда доходит до курьезов.

Однажды ему довелось высвобождать из ловушек двоих незадачливых гостей, которые пришли набраться опыта. Это были молодые специалисты. Они только что вступили на выбранную дорогу и не могли еще осознать всю серьезность избранной профессии.

Признаться, после такого сообщения у меня мороз по коже пошел. Пазикуу, заметив, что мои глаза стали похожими на его, успокаивающе похлопал по моей коленке. Он знал о ловушках и не за чтобы не подверг нас опасности.

Еще один случай произошел с самим Кудисю. Но перед тем, как поведать его, в общих чертах просветил об их анатомии.

— Наша система пищеварения за многие тысячи лет, если можно так выразиться, отрафировалась до такой степени, что если накормить любого льюанца обыкновенной пищей, он непременно помрет. Представляете Стасик, мы даже воду не пьем, все равно, что ваша антилопа адакс. Что касается меня, Пазикуу, Ниминоки и нам подобных, то это отдельный разговор, для специалистов. Скажу только, что наша наука еще и не на то способна. Могут сделать из вас любое животное, только с человеческими мозгами. Так вот, представляете Стасик, я чуть не стал алкоголиком. У мананцев есть один плод, который при разложении выделяет спирт. Они едят его постоянно для укрепления иммунитета и при этом с ними ничего не происходит. Я попробовал кусочек — ничего! Ну, думаю, организм у нас не хуже. до меня на это никто не решался. Попробовал еще, потом еще, пока не пристрастился. Это я! Льуанец! Еле откачали. Пришлось переделывать пищеварительный тракт под мананца!

— А не проще было мозги вделать в мананца?

Я уже не опасался спрашивать. Он снова мне нравился.

— Проще, — мне показалось, что Кудисю посмотрел на меня с уважением. — Если бы не наши правила. Да и в «свет» иногда выходить приходиться, а в образе мананца…сами понимаете.

Тогда у меня возник другой порос.

— Кудисю, вы говорили, что на Манане существует и феодализм. Почему же вы живете как первобытный человек?

Он помолчал, взглянул на Пазикуу, но тот не обращал на него внимания, так же как и на меня, а, отвернувшись к выходу, любовался местным пейзажем.

— Было бы глупо изображать из себя феодала, — начал Кудисю с осторожностью. — Для этого нужны рабы, крепостные, подданные. Я не могу себе этого позволить. А чтобы стать рабом для этого нужно кому-то быть надо мной, что так же невозможно. На Манане еще есть земли, где матриархат только закончился. Не все пережили такой перелом: кто-то превратился в отшельника, а кто-то окунулся в дальнейшее развитие истории. Я как раз представляюсь таким отшельником. Хотя признаю, мне не достает тех опасностей, которые подстерегают их на каждом шагу, а окружающий мир не в полной мере отображает нужную действительность. И все-таки я умею делать все, что может мананец…

Я вспомнил про Пазикуу. Ведь он тоже такой. Знает, практически, все о Земле, несмотря на то, что живет в «обыкновенном доме», хотя мог жить во дворце. Мог корчить из себя лорда, миллионера, президента, в конце концов. Или индийца какого-нибудь племени, крестьянина, рабочего. Он и Кудисю живут так, как им удобно. И они бы могли вообще пренебречь подобной ролью — и без этого их знаний и умений хватило б, чтобы удивить любого аборигена. Но, все же, нельзя не восхищаться их мужеству и фанатичной преданности своему делу. Может, если бы наши ученые, археологи, гуманитарии жили в своих изучаемых стихиях, то наше прошлое не казалось таким расплывчатым?

Не знаю почему, но я вдруг потерял интерес к разгоаору.

Временами казалось, что передо мной профессор, пытающийся