Психи - Энн Шеридан

что связано с этим, но еще больше я ненавижу себя за то, что позволила Маркусу, блядь, ДеАнджелису трахать меня так, словно завтра не наступит.

Мне не должно было это нравиться. Меня должны были оттолкнуть его грубые прикосновения, и я чертовски уверена, что не должна хотеть сделать это снова, но я хочу. Делает ли это меня такой же больной, как и его? Что, черт возьми, со мной не так? Какая женщина позволила бы этому случиться, позволила бы своему похитителю получать удовольствие от ее тела, кончить в ее гребаный рот, а затем проглотить все это, как похотливая сучка?

Черт. В аду есть особое место для таких девушек, как я.

В этом нет никаких сомнений. Маркус заставил мое тело ожить впервые за многие годы, ну, не считая тех случаев, когда это делал Тарзан, но это вряд ли считается. Но я не дура, я знаю, что это ничего не изменит. Один хороший трах не приведет к тому, что у парня внезапно появится нимб над головой. Когда у него наконец появится шанс убить меня, он воспользуется им, несмотря ни на что. Это будет жестоко, извращенно и отвратительно. Это гарантия.

Он монстр, который точно знает, какая я на вкус. Если уж на то пошло, от этого будет только хуже.

Воспоминание о том, как его язык скользил вверх по рукоятке ножа, занимает первое место в моем сознании, и я ловлю себя на том, что бросаю взгляд в сторону своей маленькой кровати. Черный клинок лежит прямо у меня под подушкой, и я не могу не задаться вопросом, не оставил ли он его здесь нарочно.

Хотя зачем? Это не имеет смысла.

Такой человек, как Маркус ДеАнджелис, не совершает ошибок, особенно таких, как оставить гребаный нож своей пленнице. Я имею в виду, я не смогу использовать его должным образом или причинить какой-либо реальный вред. У меня нет подготовки, а даже если бы и была, я видела братьев в действии. Их рефлексы слишком быстры. Я была бы для них посмешищем, но я не собираюсь лгать, его присутствие в этой долбаной маленькой камере пыток имеет большое значение для того, чтобы дать мне хоть каплю надежды. Более того, оставшаяся на лезвии кровь с ладони Маркуса только разжигает мою потребность пустить ему кровь. Независимо от того, что мне придется сделать, этот нож прольет еще больше его крови.

Я падаю на кровать, и моя киска пульсирует, напоминая мне, что я буду чувствовать Маркуса еще несколько дней, но этого следовало ожидать после того, как меня так тщательно оттрахали. Маркус самый ненормальный из троих, и если он так трахается, я могу только представить, какими были бы Роман или Леви.

Роман был бы собранным. Его план того, как он возьмет меня, будет тщательно продуман. Он будет точно знать, в какой позе он хочет меня видеть и как именно нужно работать с моим телом, чтобы я как можно лучше кончила. Хотя, скорее всего, у него настолько плохо с головой, что он будет стремиться только к тому, чтобы просто снять с себя напряжение, а меня оставить использованной и оскорбленной с худшим случаем недотраха, известным человечеству. Леви, однако, был из тех, кто "плывет по течению". Он трахал бы меня всеми возможными способами, пока мы оба не вымотались бы на гребаном полу и не забыли, что меня, вообще-то, похитили. Это было бы жестко и злобно, не отрицаю.

Все трое были бы по-своему волшебны, но нет сомнений, что все они пришли бы с яростной, неутомимой страстью, не останавливаясь, пока работа не будет доведена до конца, и благодаря Маркусу я только сейчас осознаю, насколько это может быть чертовски хорошо. Боже, их развратные темные душонки могли бы устроить мне аттракцион всей жизни.

Черт. Не ходи туда. Это мутные воды, и такая сука, как я, скорее всего, утонет. При условии, что руки одного из братьев уже не обвились вокруг моего горла и не держат меня под водой.

Я подтягиваю колени к груди, когда прислоняюсь спиной к каменной стене своей камеры пыток, хотя, полагаю, мне пора перестать называть ее так. То, что я только что испытала, было чем угодно, только не пыткой. Ну, типа того. Я действительно не знаю, что это было. Не то чтобы он был милым и сострадательным по поводу всего этого. Он собирался трахнуть меня независимо от того, кричала бы я или стонала, и он не собирался смягчаться, пока я не разобьюсь вдребезги вокруг его толстого члена.

Нож остается у меня в пальцах, и я осторожно вращаю его, изучая изящный изгиб и впечатляющее матовое лезвие. Я никогда не видела ничего подобного. Я не часто видела и обычные, но этот… в нем есть что-то такое изящное. Похоже, это подарок Маркуса, но это не может быть правдой. Подобные мысли только навлекут на меня неприятности.

Минуты превращаются в часы, и моя спина только начинает болеть от удара о твердую каменную стену, когда тяжелая металлическая дверь распахивается. Громкий вздох вырывается из глубины моего горла, когда я опускаю руку рядом с собой, быстро пряча нож под простынями.

Роман ДеАнджелис стоит передо мной, и я невольно вжимаюсь в стену. Каждый раз, когда я вижу его, это как пощечина. Он больше, чем жизнь, в самом худшем из возможных способов. Все в нем кричит, чтобы я бежала, и этот шрам, пересекающий его бровь и спускающийся вниз по скуле, предупреждает меня, что он не сдастся.

Я задерживаю дыхание и наблюдаю, как его взгляд скользит по мне с расчетливым любопытством, а дверь, между нами, распахнута настежь. Его взгляд опускается на мою руку рядом с бедром, и без единого проклятого слова, произнесенного, между нами, я могу сказать, что он знает.

Он держит серебряный поднос, и мой желудок урчит от голода, я молюсь тому, кто существует наверху, чтобы на этом подносе была какая-нибудь еда. Прошло два дня. Мой желудок так же пуст, как когда я появилась тут, и после гонки по этому долбаному замку и того, что Маркус заставил меня провести интенсивную тренировку, еда была единственным, о чем я могла думать в течение нескольких часов.

Роман не отходит от двери, и чем больше он на меня смотрит, тем слабее я себя чувствую. Его взгляд перемещается на разорванный шелк на полу, мои порванные трусики и черную рубашку, брошенную в углу комнаты. Гнев пульсирует в его темных глазах,