Как спасти жизнь - П. Данжелико

— Я немного подрабатываю у Ивана.

Вы, должно быть, разыгрываете меня.

Опершись локтями о стойку бара, я прячу лицо в ладонях.

— Что ты делаешь для него?

— Вымогаю деньги у тех, кто ему задолжал.

— Вроде нас?

Он сглатывает, выражение его лица говорит о том, что он не думал об этом.

— Ничего ужасного. Я просто… заявляюсь к ним на работу и напоминаю, что им нужно сделать выплаты.

Если я и надеялась на то, что в этот раз он получит урок и поумнеет, то эта надежа умерла. Сегодня он прикончил ее окончательно. На глазах выступили слезы разочарования. Смотреть, как Томми разрушает свою жизнь, все равно что наблюдать, как медленно погибает мой отец. Я знала, что будет дальше. Понимала, каков конец истории. И у меня нет возможности сделать что-то, чтобы остановить это.

Я вытираю слезы и делаю глубокий вдох.

— Ты попадешь в беду. Угодишь в тюрьму, и в этот раз я буду на мели и не смогу тебе помочь. Скажи Ивану, что я попробую достать еще.

Я встаю, бросаю двадцатку на стойку для Гэри, потому что знаю, у Томми туго с деньгами, и ухожу.

***

В тот же день на пароме возвращаюсь на Манхэттен. После встречи с Томми я не могу оставаться на Статен Айленд. Нужно убраться от проблем как можно подальше. Притвориться, что мой самый давний и дорогой друг не стоит на пути полного саморазрушения и что не буду беспокоиться о маме до конца своего земного существования. Иногда я ощущаю себя прожившей тысячу лет. Как некоторые фантазируют о киношных звездах, я мечтаю о том, как куплю билет куда угодно и больше не вернусь. Такого не произойдет, но те две минуты, что я воображаю это, приносят облечение.

Когда переступаю порог, уже девять вечера. Свет везде выключен, в доме полная тишина. Я снимаю «Аир Джордан» и на носочках иду по коридору. Малышка уже должна спать крепким сном. Джордан, скорее всего, уже в постели. Он из тех, кто рано ложится и рано встает, если только не отправляется на деловой ужин.

Я подхожу к той части квартиры, где находятся его комната и гостевая спальня, в которой располагаюсь, и слышу странный звук. Останавливаюсь, чтобы послушать, думая, может, разум играет со мной шутки, но нет. Вот опять. Удары похожие на шлепки, сопровождаемые пыхтением. Кровь отливает от моего лица, а руки начинают дрожать.

Твою ж мать, он, по всей видимости, не один, и они занимаются сексом. У Джордана с кем-то секс… в его собственном доме.

Это не должно быть проблемой. И все же это так. На самом деле, моя реакция очень сильная, чувство потери настолько велико, будто я поймала любовника на измене. За некоторым исключением: мы не любовники и никогда ими не станем. Безумие. Он мне не принадлежит. Не важно, что меня переполняют ревность и боль.

Разум разделяется на две части: рациональную, которая видит всю нелепость происходящего, и ту, которая хочет выломать дверь, схватить стерву за волосы и выволочь ее.

Пыхтение и удары прекращаются. Они, кажется, закончили. Становится так тихо, что я слышу собственное тяжелое дыхание. Уже собираюсь повернуть в сторону своей комнаты и прокричать в подушку, как вдруг его дверь открывается.

Джордан без футболки. Он не просто без футболки, но еще и босиком, в черных шелковых баскетбольных шортах, низко свисающих с бедер. Они обнажают кубки пресса, которыми не должен обладать обычный гражданский человек. Такие мышцы есть у игрушечных солдатиков и профессиональных бойцов MMA и ими следует восхищаться на расстоянии. Они не могут принадлежать моему начальнику с задержкой эмоционального развития, который стоит ко мне так близко, что я могу к нему прикоснуться.

Пот стекает по его превосходно вылепленной груди, между мышцами слегка поросшими волосами. Не нужно больше гадать, что скрывается под костюмом.

У Джордана есть волосы на груди.

Эта мысль взрывается в голове, как бомбы, начиненные блестками. Потом вспоминаю, что у него только что был секс с кем-то другим, и вечеринка отменяется.

Джордан берет полотенце, висящее у него на шее, и вытирает им лицо: увидев меня, он выглядит таким же удивленным, как и я.

— Привет, ты вернулась.

Но произносит он это, как что-то хорошее. Типа… Привет, ты вернулась. Как волнующе! А не так, словно я помешала его занятию сексом. И не так: Привет, я тут собирался знатно покувыркаться, а тебя здесь быть не должно.

— Привет, — отвечаю я, слегка наклоняясь вправо и заглядывая ему через плечо, чтобы увидеть, где она. Чувствую себя настолько неважно, что ощущаю, как в горле отдается сердцебиение. Оно такое громкое, удивлена, что он не слышит.

Образ потных тел внезапно заполоняет мой разум.

— Ага, я эм… не могла… Я…

— Райли? — Он выглядит обеспокоенным. — У тебя все хорошо?

— Да, я… в порядке. Просто… ты такой вспотевший.

Я не то хотела сказать. Последняя часть не должна была слететь с моих губ. Та самая, что все же произнесена вслух.

— Я не мог уснуть…

Ага, держу пари, не мог.

— …Так что поколотил по мешку.

Чего? Он так о сексе говорит? Кто этот человек, с которым я живу? Никогда не думала, что он женоненавистник. Неприятное открытие. Как обидно. Испытываемое мной разочарование очень велико.

— Ух ты. Хорошо. Полагаю, увидимся завтра утром. Постарайся бить по мешку не слишком сильно. Я слышала тебя отсюда.

Он морщится, будто понятия не имеет, о чем я говорю.

— Что с тобой сегодня? Ты ведешь себя странно.

Его настрой распаляет меня. Сначала приходится иметь дело с дерьмом Томми, а теперь это? Нет.

— Я? Веду себя странно? Ты только что назвал цыпочку, с которой занимался… — Я ловлю себя на том, что повышаю голос, поэтому снижаю его до шипящего шепота. — Сек-сом… мешком. Но это я — та, кто перешел черту? Рада, что мы это выяснили. Больше не буду продолжать думать, что ты милый парень или что-то подобное.

Он моргает. И еще раз. Потом закрывает рот ладонью, а его плечи начинают трястись. Снова и снова. Теперь я чувствую себя немного неуверенно.

Что тут смешного? То есть, правда, что такого чертовски забавного в том, чтобы так легкомысленно пренебрегать человеческим существом? И он не просто хохочет, а кряхтит, стараясь не разбудить ребенка. Мужчина, которого я, по сути, никогда не видела с полноценной улыбкой, пытается не смеяться так сильно, что кажется, будто он задыхается.

— Что, черт возьми, происходит? — требую я.

Он сгибается пополам, упираясь