Ураган - Джонрид Абдуллаханов

все, в том числе и на баб, просто. Ешь, пей, веселись — вот это любовь! На! — Он снова протянул Надыру стакан.

— Махидиль по-другому говорила, — задумчиво произнес Надыр, держа стакан в руке. — Прошлый раз в клубе она собрала вокруг себя парней... Я прислушался к их беседе. Слова показались мне не лишенными смысла. Давайте, говорит, будем жить так, чтобы каждое мгновение было наполнено глубоким содержанием, только тогда мы получим удовлетворение от жизни...

— Это от чего же она хочет получить удовлетворение? От того, что сотрет с лица земли пески? Э, старик, утопия все это! Знаешь, что такое утопия? Выполнять все дела в голове, вот что это такое. А на самом деле — пшик, ничего. Оросить эту пустыню — тоже утопия. Никто этому не верит. Ну, хорошо, пророют канал, соединят с Аму, а дальше? Вода уйдет в песок — и конец. А мы будем только хлопать ушами. Сколько труда, сколько хрустящих бумажек выбрасывают на ветер... Дали бы их все лучше мне, вот бы зажил!

— Зачем же тогда мы стараемся?

— Кто старается? Я, что ли? Стараются они. А нам с тобой только рупии нужны, вот ради чего мы стараемся, понятно? Ну, хватит, аминь, разговор окончен. Не спрашивай меня больше про эти глупости. Если обо всем думать — котел перегреется. Выпей лучше. Освободи посуду.

Надыр залпом выпил стакан водки и закусил пожелтевшим сморщенным огурцом.

— А когда мы уедем? — спросил он.

— Отъезд временно откладывается, старик, — спокойно ответил Маннап. — Теперь мы люди честного труда, приехавшие жертвовать собой ради стройки...

— Не понимаю... — растерялся Надыр.

— Я пришел к такому решению, старик. Собрание вправило мне мозги. Я остаюсь.

Надыр удивленно вытаращил глаза.

— Что вы задумали? Или хотите кому-нибудь отомстить?

— Отчасти и это. Царица пустыни лишила меня покоя. Она хочет унизить меня, а я... Еще посмотрим, кто останется на стройке.

В действительности Маннап, прежде всего, просто-напросто испугался. Обвинение во взяточничестве и вымогательстве, выдвинутое против него на комсомольском собрании, было очень серьезно. Оставаясь здесь, Маннап рассчитывал, что ему удастся припугнуть своих обвинителей и тем самым ликвидировать опасность. В крайнем случае он готов был покаяться и пообещать вернуть рабочим деньги. Если бы он уехал со стройки и дело было бы передано в прокуратуру, его отыскали бы хоть на краю земли. А так, если противники будут упорствовать, он вывернется. Уж тогда они узнают, на что способен Черный Дьявол. Нет, Маннап не собирался сдаваться...

Всю субботу и воскресенье дружно и весело ребята приводили в порядок свои бараки. В помещениях стало чисто и уютно. Крышу на совесть промазали глиной, стены и потолки побелили. Побитые окна заново застеклили, повесили белые занавески. На душе у людей стало радостно.

Усталой, но счастливой возвращалась домой вечером Махидиль. Она чувствовала, что дело идет на лад, дружба пришла в бригаду. А с ней придут и успехи...

Солнце спряталось на горизонте в облачные одеяла, украсив их края алой каймой. Махидиль любовалась красивым зрелищем и вдруг заметила вдали чью-то фигуру. Человек замер на вершине бархана и смотрел в сторону поселка. Он был далеко и стоял спиной к свету, но Махидиль сразу узнала его. Это был Гулям-ака.

В последнее время Махидиль несколько раз видела его на участке Куянкочди. Зачем он появляется здесь? Махидиль не могла этого понять. Старик бродил вокруг поселка, но в поселок не заходил. Что ему нужно? И почему при виде его она застывает на месте как прикованная, у нее замирает сердце и на душе становится пасмурно, словно перед грозой?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Приближалась зима. К ночи разгоралась борьба двух времен года. И только утром, когда солнце вонзало свои лучи в пустыню, битва затихала. Ночью война возобновлялась с новой силой. Холод острыми иглами впивался в лица людей, морозный ветер леденил носы и уши, песок примерзал к ковшам экскаваторов, к отвалам бульдозеров, стыли и с трудом заводились моторы. Все это тормозило работу ночной смены. Постепенно зима брала верх. Небо хмурилось, и солнечные лучи с трудом пробивали себе дорогу к земле. Задувал ветер и с такой силой бил в окна бараков, словно хотел перевернуть вверх тормашками весь песок. Начинал сыпать снег, собираясь в сугробы у подножия барханов, но к полудню таял. Пески побурели.

Именно в это время вслед за авангардом на стройку со всех концов страны стали прибывать механизаторы, техники, инженеры, строительные рабочие. Хамро Рахимовичу некогда было почесать в затылке. В гимнастерке, подпоясанной широким ремнем, в накинутом на плечи ватнике Дивно-Дивно носился в своем газике по всей трассе, лично занимаясь размещением людей, назначением их на работу и вводом специалистов в курс дела.

С приближением холодов ускорились темпы строительства складских помещений и утепленных гаражей для техники. Начальник стройки все любил видеть сам, и поэтому ему всегда было некогда, он вечно куда-нибудь спешил. Строитель по призванию, он, получив инженерное образование и став руководителем, все-таки инстинктивно сторонился всяких бумаг, кроме технических чертежей, считал, что живое дело делается только вот так — под открытым небом, на ветру, в самой гуще стройки. Таково было кредо Хамро Рахимова.

И при этом не замечал частенько начальник, что огромный цельный механизм стройки неизбежно дробится для него на отдельные разрозненные участки, на каждом из которых он подолгу «застревал».

Помимо стремления все сделать самому, был у начальника стройки еще один недостаток: абсолютная, какая-то детская доверчивость. Он считал, что совершенные ошибки будут немедленно осознаны и исправлены провинившимися. Хамро Рахимов сам отдавал себя целиком любимому делу и думал, что так же добросовестно относятся к своим обязанностям все. Будучи дисциплинированным, бескорыстным и честным работником, он просто не мог даже представить, что есть на стройке бездельники, нарушители дисциплины, люди нечистые на руку. А они были, и это тормозило размах работ. За это Дивно-Дивно получал замечания от начальства, но считал своим долгом подставлять собственную голову, но беречь честь коллектива, как он ее понимал. «Критика — полезная штука, к ней нужно прислушиваться, — в свою очередь, поучал он подчиненных. — Ведь и весна не бывает без дождей. Пусть гремит гром, льют ливни — все равно