Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Если оставить в стороне идеологические и конъюнктурные аспекты, вопрос о соотношении нации, языка и культуры до сих пор не может решаться однозначно. В 1926 году в СССР вышла небольшая книжка выдающегося американского этнографа, лингвиста и культуролога Фердинанда Боаса «Ум первобытного человека». Марр частенько ссылался на его труды. Каждый на своем материале, Боас на основании изучения языков и культур индейцев Америки и отсталых племен других стран, а Марр – изучая культуру народов Кавказа и других регионов, пришли к одним и тем же выводам. Приведу выдержку из замечательно написанной и хорошо переведенной книги Боаса, предварительно отметив, что он выдвинул концепцию, согласно которой раса (этносы), языки и культуры никогда не развиваются согласованно или синхронно. Каждое из этих явлений имеет собственные циклы и темпы развития. При этом, отмечал Боас, «значительные изменения в языке и культуре неоднократно совершались без соответствующих изменений в крови»[1262]. В то же время «можно показать, что в других случаях народ сохранял свой язык, подвергаясь материальным изменениям, относившимся к крови и к культуре или к той и к другой»[1263]. До наших дней не утратил своего познавательного значения общий вывод Боаса, очень важный для понимания еще одного аспекта системной концепции Марра и характера эволюции взглядов Сталина на национальные проблемы. По наблюдениям Боаса: «Тип и язык народа могут оставаться неизменными, а его культура может изменяться; неизменным может оставаться его тип, но его язык может измениться; или его язык может оставаться неизменным, а типы культуры – изменяться»[1264]. «Если это верно, – размышлял Боас, – то такой проблемы, как вышеупомянутая арийская, в действительности не существует, так как эта проблема прежде всего лингвистическая, относящаяся к истории арийских языков; предположение же, согласно которому этот язык в течение всего хода истории должен быть языком известного определенного народа, между членами которого всегда существовало кровное родство, равно как и другое предположение, согласно которому этому народу всегда должен был быть присущ известный культурный тип, – совершенно произвольно и не согласно с наблюдаемыми фактами.

Тем не менее следует признать, что теоретическое рассмотрение истории типов человечества, языков и культур заставляет нас предполагать, что в раннюю эпоху существовали такие условия, при которых каждый тип был гораздо более изолирован от остального человечества, чем в настоящее время. Поэтому культура и язык, принадлежащие отдельному типу, должны были оказываться гораздо более резче обособленными от культуры и языка других типов, чем в нынешний период. Правда, такого состояния нигде не наблюдалось, но из наших сведений об историческом развитии почти неизбежно вытекает предположение, согласно которому оно существовало в очень ранний период развития человечества. Если это так, то возник бы вопрос: характеризовалась ли изолированная группа в ранний период непременно одним типом, одним языком и одной культурой, или в такой группе могли быть представлены разные типы, разные языки и разные культуры?

Историческое развитие человечества представляло бы более простую и более ясную картину, если бы мы были вправе предположить, что в первобытных обществах эти три явления находились в тесной взаимной связи. Однако подобное предположение совершенно недоказуемо. Наоборот, при сравнении нынешнего распределения языков с распределением типов представляется правдоподобным, что даже в самые ранние эпохи биологические единицы могли быть шире, чем лингвистические и, вероятно, шире, чем культурные единицы. По моему мнению, можно утверждать, что во всем мире биологическая единица – если не обращать внимания на мелкие местные различия – гораздо шире, чем лингвистическая единица: иными словами группы людей, являющиеся по телесному виду столь близко родственными, что мы должны рассматривать их как представителей одной и той же разновидностей человечества, обнимают собой количество индивидуумов, значительно превышающее число людей, говорящих на таких языках, о которых нам известно, что они генетически родственны друг другу»[1265]. Боас, как и Марр, считал, что в глубокой древности антропологические и лингвистические типы сближались больше, так как каждый из них «существовал в виде нескольких небольших изолированных групп, у каждой из которых был свой язык и своя культура». Но и тогда не могло быть полного соответствия всех трех компонентов, поскольку изменения в языке, а тем более в культуре происходят значительно быстрее и радикальнее, чем изменения биологического (расового, этнического) облика людей[1266]. Боасу и Марру вторит их современник, выдающийся лингвист Ж. Вандриес: «…надо остерегаться смешивать родство диалектов, вытекающее из их сравнения, с родством рас и родством культур. Это три разные научные области»[1267]. Таким образом, не остается никаких надежд обнаружить, даже гипотетически, древнейших «пап и мам», то есть биологических родоначальников современных языковых семей, о чем не уставал повторять и Марр. Индоевропейская, перевернутая на острие языковая пирамида действительно не имеет никакого реального шанса на «схождение» в единственной точке-времени прародины, в которой прародители конкретного народа говорили бы на изначальном праязыке и творили «семейную» протокультуру.

Футурологическая же мысль Марра – Сталина о будущем едином или даже единственном языке человечества (именно так, поскольку до войны они оба проповедовали ее) имеет шанс воплотиться в жизнь только при условии, если человечество на вечные времена будет обречено жить на одной-единственной планете Земля. Тогда рано или поздно все народы, все языки и культуры естественным путем сольются на ее тесной поверхности. Нечто подобное происходит сейчас в городах-мегаполисах. Граждане Земли будут представлять собой не белую, не черную, не желтую или иную расу (как и предрекал Тейяр де Шарден), а нечто совершенно иное, с особым общим языком всеземной культуры, черты которой все явственнее проступают сквозь современную многонациональную амальгаму. Но не приведет ли это будущее глобальное «схождение» человечества к коллапсу биологии и культуры усредненных землян? Невиданное обострение национализма в XIX–XXI веках – это проявление инстинктивного, а чаще искусственно разжигаемого страха перед лицом такого «схождения». Но уже сейчас ясно, что этап будущего глобального этнического «схождения» неизбежно и как бы сам собой перейдет в очередной этап «расхождения», но на ином, межпланетарном уровне. Рано или поздно на других небесных телах начнут развиваться новые, по формулировке Сталина, «исторически сложившиеся, устойчивые общности людей», со своими этно-планетарными типами, языками, культурами. Устоявшийся земной тип человечества выбросит из своих недр «веера», «пучки» родоначальников новых рас, на которые будут наслаиваться волны колонизаций до тех пор, пока там не начнут складываться естественным путем самобытные этносы по типу того, как они сейчас формируются на субамериканском континенте. Иначе говоря, начнется новый этап игры дивергенций и конвергенций, расхождений и схождений. Все это и обеспечит столь необходимое разнообразие будущих человеческих «мутонов». И тогда какой-нибудь человек новой внеземной расы займется поисками своих земных пращуров и, конечно же, придет в отчаяние, запутавшись в густой сети генетических, расовых, национальных, этнических, генеалогических, культурных, языковых, географических, социальных и исторических переплетений. Но уже сейчас человечество имеет все возможности, чтобы предусмотрительно собрать и сохранить информацию о своей глобальной родословной, взяв за основу современные научные достижения в информатике и генетике, а также идею организации глобального «Народного архива»[1268]. Занимаясь проблемами происхождения языка и мышления, невозможно не услышать доносящегося из недр праматери Земли глубокого вздоха совокупного человечества, готовящегося выбросить первые анастомы новых рас. Эта футурологическая картинка всего лишь иллюстрация, демонстрирующая нелепости мифов о первых «папах и мамах» и даже изначальном этносе, якобы сохраняющем первозданную чистоту крови. На большее она и не претендует.