Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

закрыла глаза, ощущая, что комната медленно вращается вокруг меня, как карусель с сияющими огнями и развеселой музыкой.

Сквозь эти разрозненные ощущения я смутно почувствовала руки на моих ногах, а затем приятную прохладу на разгоряченном теле. Что-то теплое, похожее на облако, обволокло мою голову, и я дико замолотила руками вокруг, пытаясь сорвать это с себя, прежде чем я погружусь слишком глубоко.

Я вынырнула, моргая и задыхаясь, и обнаружила, что я совершенно голая. Я посмотрела на свое бледное, вялое, истощенное тело и подтянула к себе простыню, чтобы прикрыть его. Джейми, наклонившись, поднимал с пола мою одежду — платье, юбки и жакет, перекидывая их по очереди через локоть, на котором уже висела нижняя рубашка. Он подобрал чулки и туфли и увенчал ими кучу одежды.

— Ты, — сказал он и обвинительно ткнул в меня длинным пальцем, — больше никуда не пойдешь. Тебе запрещено себя убивать, это понятно?

— Ага, вот откуда это в Бри, — пробормотала я и закрыла глаза, пытаясь привести в чувство свой вестибулярный аппарат. — Я смутно припоминаю, — сказала я, — одно аббатство во Франции. И очень упрямого молодого человека, которому нездоровилось. И его друга Мурту, который забрал у него всю одежду, чтобы молодой человек не поднимался с постели и никуда не ходил, прежде чем выздоровеет.

Ответом мне была тишина. Я открыла один глаз. Он застыл как соляной столб; угасающий свет, падающий из окна, сиял в его медных прядях.

— В результате чего, — продолжила я непринужденно, — если меня не подводит память, ты выбрался через окно и был таков. Голым. Посреди зимы.

Джейми дважды стукнул себя по ноге негнущимися пальцами правой руки.

— Мне было двадцать четыре, — сказал он наконец довольно резко. — У меня и не должно было быть много здравого смысла.

— Я и не собиралась с этим спорить, — заверила его я. Я открыла второй глаз и пристально на него посмотрела. — Но ты знаешь, почему я так поступила. Мне это нужно было.

Джейми глубоко вздохнул и опустил мою одежду. Потом он подошел и сел на кровать рядом со мной, заставив деревянный каркас скрипнуть под его весом. Он взял мою руку так, как будто это было нечто хрупкое и ценное. В некотором смысле так и было — по крайней мере, она выглядела хрупкой, деликатная конструкция из прозрачной кожи, сквозь которую видны очертания костей. Он нежно провел большим пальцем по тыльной стороне моей ладони — от фаланг до локтевой кости, и я ощутила странное, далекое эхо забытого воспоминания: видение, в котором мои кости светятся голубым сквозь кожу, а мастер Рэймонд обхватывает руками мою воспаленную пустую матку и шепчет мне сквозь туман лихорадки: «Позови его. Позови своего рыжего».

— Джейми, — проронила я мягко.

Солнечный свет сиял на серебре моего обручального кольца. Он сжал его между большим и указательным пальцами и осторожно поднял металлический обруч вверх, снимая с пальца, а затем опустил обратно. Оно сидело так свободно, что даже не задержалось на худой костяшке.

— Осторожно, — сказала я. — Я не хочу его потерять.

— Ты не потеряешь. — Он сжал мои пальцы в кулак и накрыл их своей большой теплой ладонью.

Некоторое время он ничего не говорил. Мы в тишине наблюдали, как солнечный луч крадется по стеганому одеялу. Адсо двигался вместе со светом, не желая расставаться с теплом. Свет придавал его шкурке мягкое серебристое сияние, было видно крохотные волоски, которые бежали по краю его ушей.

— Это такое утешение, — сказал он наконец, — видеть, как солнце поднимается и опускается каждый день. Когда я жил в пещере, когда я был в тюрьме, я наблюдал за рассветами и закатами, и это дарило мне надежду — я знал, что мир продолжает жить своей жизнью, жизнь продолжается.

Он смотрел в окно, в синюю даль, где небо темнело, уходя в бесконечность. Его горло едва заметно дернулось, когда он сглотнул.

— Я ощущаю то же самое, саксоночка, — продолжил он, — когда слышу, как ты работаешь в операционной, звенишь своими инструментами и сыплешь проклятиями себе под нос. — Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и в его глазах я увидела глубину наступающей ночи.

— Если бы тебя здесь больше не было. И нигде не было, — сказал он очень мягко. — Тогда не было бы больше ни закатов, ни рассветов. — Он поднял мою ладонь и очень нежно поцеловал ее. Потом он осторожно положил ее мне на грудь, сжав вокруг кольца, поднялся и вышел.

* * *

Теперь я спала чутко, меня больше не выбрасывало в тревожный мир лихорадочных снов и не затягивало в глубокий омут забытья, как когда мой организм требовал восстановительного сна. Я не знаю, что меня разбудило, но я вдруг проснулась — и довольно внезапно, — напряженная и бодрая, минуя промежуточную сонливость.

Ставни были закрыты, но стояла полная луна — на постель падали полосы мягкого света. Я провела рукой по простыне, а потом подняла ее над головой. Худая и бледная тростинка, бескровная и хрупкая, как ножка поганки. Мои пальцы осторожно сжались и разжались — паутина, сетка, манящая темноту в силки.

Я слышала дыхание Джейми на полу возле кровати, где он приспособился спать.

Я опустила руку и легко провела ладонями вдоль тела, заново узнавая его. Крошечная припухлость грудей, ребра, которые можно пересчитать — один, два, три, четыре, пять, — и мягкая впадина живота, повисшая, как гамак, между пиками бедер. Кожа и кости.

— Клэр? — Темнота рядом с кроватью зашевелилась, Джейми поднял голову. Я скорее чувствовала, чем видела его, — таким темным был его силуэт на контрасте с лунным светом.

Большая темная рука легла на покрывало и коснулась моего бедра.

— Все в порядке, a nighean? — прошептал он. — Тебе что-нибудь нужно?

Он был уставшим. Его голова опустилась на кровать рядом со мной, теплое дыхание просочилось через рубашку. Если бы он не был теплым — его рука, его прикосновение, — может, мне и не хватило бы смелости, но я ощущала себя холодной и бестелесной в лунном свете, поэтому я опустила свою призрачную руку на его ладонь и прошептала:

— Мне нужен ты.

На мгновение он затих, медленно переваривая мои слова.

— Я тебя не потревожу? — спросил он с сомнением. В ответ я потянула его за запястье, и он поднялся из густой темноты на полу, тонкие полоски лунного света дрожали на его фигуре, как тени от воды.

— Келпи, — мягко сказала я.

В ответ он мягко фыркнул и неловко, очень осторожно, лег под покрывало, матрас прогнулся под его весом. Мы лежали рядом, оба смущенные,