Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

быть, понятых набирали впопыхах и в великой спешке на «Нефтяном складе» — где Панкрат подсунул чекистам своих родственников-работников.

Хреново!

* * *

Вдруг, послышался какой-то одинаковый, повторяющийся с одинаковой амплитудой звук. Все замерли…

— В доме, есть ещё кто? — спросил главный чекист, — домашних животных держите?

— Мой отец — иерей местного православного храма. Но сейчас он выпил лишку с устатку и спит.

Долговязый латыш, опасливо заглянул в спальню из которой раздавался могучий храп и, подумав, сказал с лёгким сомнением:

— Позже придётся вашего отца разбудить, а пока давайте начнём с Вас.

Я с готовностью вывернул карманы галифе и похлопал спереди по гимнастёрке:

— Чтоб до минимума сократить все формальности, предлагаю начать не с меня — а с моей спальни. Кто «за», товарищи?

Латыш строгим голосом меня прервал:

— Сядьте, гражданин! Начнём с этой комнаты…

— Присяду(!), раз Вы так настаиваете.

Сажусь на табуретку за стол. Ко мне тут приставили сзади одного из чекистов поздоровее в кожаной куртке — сразу же вспомнилась моя первая встреча с Ксавером.

Другой чекист, обликом татарин, встал у двери: видимо на тот случай — если я пойду «на прорыв». Товарищи милиционеры с видом сонных осенних мух, начали шмон под руководством третьего чекиста — самым опытным в подобных делах, судя по раздаваемым им распоряжениям.

Товарищи понятые с выражениями различных эмоций на лицах, за этим дело молча наблюдали… Лишь старенькая Клавдия Николаевна, поминутно крестилась и вполголоса повторяла:

— О, Боже… О, Боже… О, Боже ж мой…

Сам Латыш сел за стол напротив меня и принялся составлять протокол, а я ему всецело помогал — отвечая на стандартные в таких случаях вопросы.

— Здесь какой-то ключ, — сказал милиционер, вынув его из-за икон и показавши всем присутствующим.

Те вопросительно обратились на меня и я не заставил товарищей теряться в загадках:

— Ключ от сундука — ты на нём стоишь, Иван.

Боковым зрением замечаю, как заметно напрягся и переступил с ноги на ногу «Птенец» среди группы понятых неподалёку от двери.

— Что в сундуке, гражданин? — вопрошает главный чекист.

— А что может быть в сундуке у православного священника, — переспрашиваю с недоумением, — религиозный дурман, какой-нибудь.

— Открывайте, — командует белобрысый.

Вскоре, вместе с уцелевшим после моего шмона поголовьем моли, из сундука полетело разнообразное семейное шмутьё.

— Здесь, что-то завёрнутое, — наконец раздаётся, когда дошли до дна, — какая-то толстая книга.

— Принесите её сюда, товарищ.

И тут же на столе перед следователем оказывается…

Нет, не «Ветхий» или «Новый завет»!

И, даже не «Пятикнижие», «Талмуд», или положим — «Коран». И, тем более это не «Трипитака» — каноническое собрание текстов буддизма, содержащее откровения Будды в изложении его учеников.

Малость прибалдевший Латыш, поднимет глаза, полные недоумённого ужаса:

— ЧТО ЭТО⁈

Беру книгу в руку и читаю:

— Карл Маркс «Капитал», том первый, перевод Н. Любавина, Г. Лопатина и Н. Даниэльсона, издание 1872 года… Что-то не так?

Замечаю, не забываю следить: Птенец конкретно закипешевал, поддался назад пятясь на выход — но наткнулся спиной на чекиста-татарина у двери.

— «Религиозный дурман», говорите?

Главный чекист вырвав книгу из моих рук:

— Откуда он здесь?

Как известно, первым из иностранных языков «Капитал» перевели именно на русский язык — знаковое предзнаменование, не находите? Этот заляпанный свечным стеарином том, я за сущие копейки купил (как-никак раритет!) у какого-то «бывшего» в Нижнем на «блошином рынке». И, не только из-за того, что первое издание может стоит бешенных денег — если найти покупателя: сам хотел прочитать, изучить…

Да всё как-то недосуг, да буков много!

Дошёл до десятой страницы и отложил на самую верхнюю полку.

Признаюсь, хотя понимаю — осудят: что-то напрягают меня с самого детства такие толстые книжки. «Войну и мир» тоже не осилил, кстати. Много раз брался в «той» жизни — да дохожу где-то до тридцатой страницы и, появляется стойкой рвотный позыв ко всей «великой русской литературе»…

Почему-то.

— Думаю, когда-то очень давно, мой отец купил его в свободной продаже и, прочитав положил в сундук как самую ценную вещь — чтоб не украли, невзначай… Здесь много разного народу шастает: то и дело — наши портянки пропадают.

Кошусь в сторону двери, где соляным столбом замер деверь Сапрыкина.

— «Капитал» Маркса — самая «ценная вещь» у священника⁈ — чекист, явно сбит с панталыку.

— Я разве не рассказывал? Мой отец сочувствует коммунистическому движению с младых ногтей… Не забудьте занести в протокол, товарищ следователь.

Все, так и «сели» на оппу!

* * *

Наконец, обыск в светлице-трапезной закончился — кроме раритетного издания Маркса, ничего не принёсший в копилку следствию. До сих пор находящийся под впечатлением, белобрысый латыш командует:

— Теперь переходим на вашу комнату, тов… Гражданин Свешников. Вы ничего не хотите сообщить следствию?

Радостно ощеряясь всеми тридцати двумя, я:

— Ну, наконец-то! Я ж говорил — что с неё и надо было начинать. Там много более интересного можно найти — чем в поповских сундуках!

С готовностью приподнимаюсь:

— … Разреши я покажу?

— Сидеть! Мы сами. Граждане понятые… Пройдёмте.

Однако, все понятые в мою спаленку не влезли — Охрим вынужденно остался посреди трапезной — а Птенец постарался в ней остаться и причём поближе к дверям.

И, минуты не прошло, как «опытный» чекист руководивший обыском вылетел назад, с «шарами» слегка навыкат:

— Вот, посмотрите, тааащ… На столе у него лежали.

Кладёт на стол пред начальником листы бумаги. Тот, глядя на меня:

— Что, это?

— Там написано…

Латыш, поднимает один из листов и читает вслух:

«Начальнику Ульяновского районного отдела НКВД РСФСР товарищу Кацу А. И.… Довожу до вашего сведения, что мною обнаружена группа лиц занимающаяся контрреволюционной деятельностью на территории вверенной вам…».

Не дочитав, хватает другой:

— «Начальнику Уездного отдела ГПУ, товарищу…».

Третий лист, он уже читал слегка заикаясь:

— «Начальнику Нижегородского губернского управления Главного Политического Управления, товарищу…».

Не успел латыш разобраться с этими бумагами, как «опытный» чекист снова выбегает из спальни, осторожно — как взведённую бомбу, неся в руках «заветную» тетрадочку… От одного её вида, Охрим Косой затрясся весь и подобрался — как перед первым прыжком с самолёта без парашюта. Очкует очень сильно, должно быть… Одобряюще ему улыбаюсь, но он меня даже не видит.

Заикаясь от волнения, тот:

— Таащ командир, вот что в столе у него