Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

Лукой в неподходящий момент, когда, несмотря на небесное ободрение, он не смог помешать внутренней борьбе Иисуса стать еще более ожесточенной и, наконец, кровавой. Ангел не только лишний, но и в высшей степени тревожный, поскольку его вмешательство поворачивает дело так, что Иисус уже не решает свою борьбу с божественной волей по собственному решению и разрешает ее в полной капитуляции перед судьбой.

Рассказ Луки разрывается со всех сторон. Теперь посмотрим на Марка!

Поначалу нас должно удивить, что из всех остальных учеников только трое избранных посвящены в тайну последующей битвы, пусть даже отдаленно, как будто речь идет о какой-то возвышенной тайне или помпезном зрелище. Может быть, это троекратное объявление и помпезно, по крайней мере, оно должно стать помпезным; Но где здесь возвышенное и великое, мы не знаем, как найти, так как, напротив, мучеников истории мы называем великими и достойными нашего уважения только тогда, когда они, в силу самоуверенности своего принципа и своего оправдания, спокойно переносят свои страдания и тем самым доказывают, что они настолько же выше внешней силы и мощи принципа, против которого они боролись, насколько они умели духовно преодолеть его в своем высшем самосознании.

В чем польза такого троекратного подхода к борьбе? Мы не знали бы, если бы это было необходимо, как это заложено в природе вещей. Если Иисус уже однажды исповедал: не Моя воля, но Твоя да будет, то это исповедание не только ослабляется, но и фактически аннулируется, если за ним следует второе или даже третье объявление войны, и при этом всегда только одно и то же исповедание. Но хорошо известно, что все великое и значительное в священной истории, чтобы доказать свое величие, должно произойти трижды.

Разгадка первоначального сообщения будет завершена, если мы внимательнее прислушаемся к словам Иисуса, обращенным к ученикам. Они должны наблюдать за тем, как Иисус уходит в сторону! Наблюдать в каком смысле? Потом, но — надо сказать сразу — только потом, когда Иисус застанет их спящими при первом возвращении к ним, будет сказано: бодрствуйте и молитесь! Почему об этом не было сказано раньше? Потому что Марку не хотелось всегда писать одни и те же слова, потому что он хотел увеличить количество слов, потому что он считал, что каждому читателю его письма ключевое слово: бодрствуйте! напомнит о наставлении, данном в беседе Иисуса о малом: бодрствуйте и молитесь! Но ученики еще не читали Евангелие.

Какая саза, когда Иисус застает учеников спящими во второй раз и говорит: «Остальное время спите и почивайте, как будто и не спали! -Час настал — ну что ж, тогда они могут и не спать! Сын Человеческий будет предан в руки грешников. Встаньте, пойдемте! — Но в тот же миг Иисус велел им спать! Как же они успели это сделать, когда в тот же миг Господь говорит: «Вот, приблизился предатель Мой!

Марк считал необходимым, чтобы Господь в момент последней битвы и катастрофы показал фактически, всерьез, что Он идет на встречу своей судьбе по доброй воле, но первоначальный евангелист не мог изобразить эту серьезность иначе, чем тем, что сначала ввел Иисуса с его судьбой (ср. Пс. 39, 10) в битву и раздор, прежде чем показать, как страдалец добровольно покорился своей судьбе.

Это было необходимым следствием прагматизма, того, что Марк уже самым определенным образом пророчествовал о своем конце. Если теперь было важно, чтобы Иисус еще раз и вполне достоверно выразил свою капитуляцию, то ему не только разрешалось говорить, не только пророчествовать; теперь он должен был чувствовать, скорбеть, бояться, становиться бессильным, чтобы восстановить свои силы в результате внутренней борьбы. Это было также необходимым следствием отсутствия художественной композиции в Евангелиях, отсутствия ясного изображения исторической борьбы их героя и вообще полного отсутствия человеческой, великой, достойной борьбы — мы имеем в виду такую борьбу, в которой противник также считается великим и важным, — что теперь борьба Иисуса с противоборствующими силами превращается в такое душевное страдание. Другие исторические или эпические герои не нуждаются в такой борьбе со своей слабостью, потому что они до самой смерти, если смерть — это их жребий, проявили себя в борьбе с великими и важными историческими силами.

Теперь нам предстоит увидеть, как четвертый воспроизвел сообщение Марка.

2. Свидетельство четвертого.

Напротив, он совсем не воспроизвел его перед своими читателями. После догматической лекции, в которой Иисус уже давно возвысился над всеми историческими версиями и дал ученикам всю возможную информацию о цели, успехе и необходимости Своей смерти, а также обо всем, что так или иначе могло быть связано с этим догматическим сюжетом, он не мог снова изобразить своего Господа колеблющимся или даже отчаявшимся. Иисус, который в своей длинной речи, обращенной к ученикам после последнего ужина, говорит так, как будто уже видит себя поглощенным той славой, которой Он обладал до сотворения мира, которой Он обладал лишь на мгновение и к которой Он вернется вновь, чтобы послать Параклита к Своим, Иисус, которому принадлежит вечность, не мог быть обеспокоен предстоящей смертью, которая прокладывала Ему путь к славе Его жизни.

Четвертому не было позволено продолжить дело своего предшественника, поскольку его Иисус стал другим, чем Иисус Марка. Вероятно, теперь, чтобы заполнить пробел, чтобы предатель не появился сразу, как только Иисус вышел, ибо пространство, которое евангелисты используют для письма и заполняют своими заметками, превращается для них во время, может быть, только потому, что он всегда усложняет сцены, потому что он всегда вводит сцены задумчиво и трудоемко и должен доказать сообразительность своего прагматизма, он очень точно объяснил, куда Иисус пошел с учениками после последнего ужина, где лежит тот сад, название которого, однако, он очень старается не копировать из письма Марка, — и как получилось, что Иуда пошел туда с группой приспешников (!!), ведь он знал, что Иисус часто встречался там с учениками!!! Все это — вещи, к которым Марк был справедливо безразличен, и которые также безразличны для нас, потому что они ничего не объясняют, ибо то, что некий сад, называемый Гефсиманией, должен был быть обычным местом пребывания, — новость, которая слишком неожиданна для нас, что это был обычай Иисуса, Иуда, если бы он хотел найти Иисуса, мог бы и должен был найти свою жертву в том хорошо известном освещении идеального мира, где все ярко или сомнамбулически, даже в самой кромешной тьме, — слишком неправдоподобно, и, кроме того, этот прагматизм бесполезен. Именно в этой иллюминации Марк и