Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

тут же досадливо мотнул головой. Не попрётся беляк ночью, дрыхнет наверняка. С двумя-то спальниками… Ну… рискнуть? Придётся.

Он осторожно погладил выпуклую кнопку. Шершавая. Чтобы не скользила, наверное. И, помедлив, всё-таки нажал. И прислушался. Но ни звонка, ни ещё чего не услышал. Неужто обманул? Зачем? Жаль, если так. Нет, вот шаги по коридору, открывается дверь…

Гэб откинулся на подушку, едва не выругавшись в голос. В палату вошёл белый. Доктор. Значит, всё-таки поганец сказал про таблетку. Сейчас начнётся… И вопрос доктора он не понял, даже не расслышал.

– Я случайно, прошу прощения, сэр, случайно её задел.

– Ничего страшного, – Жариков подошёл к кровати.

Когда в дежурке замигала лампочка и Крис сорвался с места, он не пустил парня, а пошёл сам. Конечно, звали не его, но… но он не ожидал такого страха. По мере того, как он подходил, этот могучий, налитый силой негр вжимался в подушку и бормотал:

– Не надо, сэр, я не хотел, я случайно, сэр…

Жариков сел на стул у кровати и стал ждать. Наконец негр замолчал, выровнял дыхание.

– Руки болят? – повторил Жариков свой вопрос.

– Нет, сэр, – теперь Гэб говорил осторожно.

– Не спится, – понимающе улыбнулся Жариков.

И по мгновенно исказившегося от страха лицу Гэба понял, в чём дело. Значит, таблетку выбросил или спрятал и теперь боится наказания. Успокоить вряд ли удастся, а вот переключить… можно попробовать.

Гэб настороженно следил за доктором. Бить не будет: позиция не та. Не знает? Простил?

– Вы хотите о чём-то спросить, Гэб?

Гэб судорожно сглотнул. Это не приказ, но… но можно понять, как разрешение.

– Я… я не слышу Чака, сэр, – и вдруг вырвалось: – Что вы с ним сделали?

– Ничего. Он просто спит, а во сне, – Жариков улыбнулся, – боль не ощущается.

– Спит, – повторил Гэб и вдруг с внезапно вспыхнувшей надеждой: – Сэр, а мне так можно? Заснуть и не проснуться? Я же ничего вам не сделал. Я не убил ни одного русского. Можно мне такую смерть, сэр?

– Вы хотите умереть, Гэб?

– Вы всё равно убьёте меня, сэр, – со спокойной усталостью ответил Гэб. – Но сначала… Почему вы хотите, чтобы я мучился, сэр? Простите, сэр, но… что мне сделать, чтобы вы меня убили? – Неужели, – Гэб с ужасом чувствовал, что его несёт, что он говорит непозволительное, но что-то в лице и глазах этого белого словно подталкивало и не давало замолчать, – вам обязательно нужны наши мучения? Зачем?

– Мы не знаем механизма этого процесса, – спокойно ответил Жариков. – Чак сказал, что вы горите, как спальники, это правда?

– Да, сэр.

– У спальников, когда они горят, любые обезболивающие только продлевают болевой период. Пока мы не знаем, что с этим делать.

– Ну, раз вы хотите, если вам это интересно, – Гэб уже не мог остановиться, – ну, так заставьте гореть своих красавчиков. Их же много, исследуйте их, а мне дайте умереть.

– Они все перегорели, – ответил Жариков.

– Нет! Это неправда! – вырвалось у Гэба.

И сообразив тут же, что он сказал, со стоном закрыл лицо локтем, прикрывая другой рукой живот, не зная, как лечь, что прикрыть от неизбежного удара. Жариков молча смотрел, как он корчится, пытаясь спрятаться от несуществующих ударов, слушал быстрый захлёбывающийся тихий крик.

– Сэр… простите, сэр… не надо… я не хотел, сэр… простите глупого негра, сэр…

Жариков переждал и, когда из-под локтя осторожно блеснул глаз, мягко повторил:

– Они все перегорели.

– Сэр, – Гэб лёг на спину, руки вытянул вдоль тела, показывая своё послушание. Покосился на недопитый стакан, но потянуться за ним не посмел. – Сэр, я видел, как спальники горят. Перегорев, они умирают, сэр.

– Как?

– Они… – Гэб запнулся, подбирая слово, – они перестают жить. Не шевелятся, не едят, не пьют. Если его не трогать, он так и умрёт, сэр.

– Вы… много видели таких?

– Да, сэр. Нас учили на них.

– Учили? – переспросил Жариков. – Но чему?

– Не бояться чужого крика, сэр. Они, когда горят, всё время кричат. А потом… они как тряпочные, сэр, не сопротивляются. Хозяин специально покупал загоревшихся или выбракованных и заставлял гореть.

– А таких, кто старше двадцати пяти? – спокойно спросил Жариков.

– Просроченных? Да, сэр. Эти для рукопашного боя шли. Они ведь сильные и сопротивлялись, – Гэб улыбнулся. – Им говорили, что если отобьются, то их оставят жить. Они и верили, сэр. И на пытках они долго сознания не теряют.

Гэб замолчал и посмотрел на дверь. Жариков нахмурился: если парни стоят там и слушают, то как бы не начали счёты сводить. Потом посмотрел на Гэба и понял, что тот думает о том же.

– Сэр, простите меня, сэр, – Гэб умоляюще смотрел на него. – Я всё сделаю, всё приму, сэр. Воля белого священна, я знаю, сэр, но… не отдавайте меня им, сэр. Я буду гореть, раз такова ваша воля, сэр, я не посмею спорить, сэр. Хотите меня убить – убейте, я всё приму, сэр. Только… я прошу, сэр, ну, я что угодно сделаю, не отдавайте меня спальникам, сэр. Я видел, ещё тогда, в учёбе, одного отдали спальникам, просроченным. Чтоб они не сразу горели, им давали иногда работу, сэр. А этого в наказание… они… к утру он был мёртвым, сэр.

– Задушили? – спросил Жариков.

– Затр… занасиловали, – поправил себя Гэб. – Их пятеро, он один. Ну, и устроили ему… «трамвай». Только не «трамвай», сэр.

В дверь палаты осторожно постучали, и всунулась голова Эда.

– Прошу прощения, доктор, но вас к телефону просят.

– Меня? – удивился Жариков. – Кто?

– Не знаю, доктор. Говорят, срочно.

– Хорошо, – Жариков встал, улыбнулся Гэбу.

И тот вдруг вскинулся, ухватился за его халат.

– Сэр, позвольте мне пойти с вами, они всё слышали, не отдавайте меня им, сэр.

– Никто тебя не тронет, – мягко высвободил халат Жариков. – Не бойся.

Гэб рванулся за ним, соскочил на пол, но доктор уже вышел, а в палату вошли… двое. В одинаковых халатах и шапочках. Они стояли в дверях, сложив руки на груди, и молча смотрели на него. Гэб попятился, сел на кровать. Вот теперь конец. Даже если он уложит этих двух… Он вскочил и метнулся в угол, прикрывая спину. Чёрт, не сообразил захватить одеяло или простыню, чтобы набросить на головы наддающим. Ну, ладно, их двое всего, непросроченные, и раз горели, то… отобьётся. Ну, идите же, получите так, что надолго запомните. Но они не двигались. Стояли и смотрели. И это было самым страшным.

…Что никто ему на самом деле не звонил, Жариков заподозрил сразу. Но всё-таки пошёл в дежурку. Телефон молчал, и на коммутаторе подтвердили, что никаких звонков не было. Обратно