Миражи - Оксана Хващевская

Анастасии Александровны происходила из старинного знатного рода. Жениха ей выбрали родители, и она согласилась. Так было принято тогда, и пусть наступил двадцатый век, уклад дворянских домов оставался патриархальным. Устои не могло изменить новое время. Но, несмотря на это, они были счастливы. Четвертинский был добродушен и умен, он восхищался своей женой и относился к ней с уважением. Ольга, не стремившаяся в свет, нашла в нем все, о чем мечтали девушки тех времен. Он окружил ее заботой и вниманием. Подарил прекрасных детей и великолепный дом. Они оба много читали, любили театр, музыку и европейскую культуру, — рассказывал Ариан, переворачивая страницу.

На другой фотографии Ольга была изображена одна. Более строгая прическа, высокий воротник платья, обхватывающий шею, горделиво вскинутая голова и идеальный профиль.

— Она такая красивая, — заметила Юлька. — И кожа у нее, смотри, будто из слоновой кости вырезанная, матовая.

— Анастасия Александровна похожа на мать, она тоже была очень красивой женщиной, правда, темноволосой, как отец, и кожа, как и у него, имела оттенок кремового атласа, — заметил Старовойтов.

Они рассматривали страницу за страницей старого семейного альбома. Юлька с непонятной жадностью и грустью всматривалась в лица людей, которые когда-то жили в этом доме, гуляли по дорожкам и лужайкам, любовались небом и цветами, слушали птиц и смеялись. Они верили в незыблемость мира, спрятанного в глубинке, вдалеке от обеих столиц. До последнего надеялись, но все потеряли. Семейные фотографии сменялись одиночными портретными съемками. Детские снимки разбавляли фото каких-то людей, возможно, это были родственники Четвертинских, которые приезжали в Сиренево, или же они сами бывали у них в гостях. Альбом не был заполнен, обрываясь фотографией, где на кресле сидел Александр Четвертинский, а по обе стороны от него, на подлокотниках, прижимаясь к нему и обнимая, примостились дочери — Вера и Анастасия. Снимок этот, судя по усталому, встревоженному выражению лица главы семейства, был сделан в последний год перед тем как умерли старшая дочь и жена. Юля вглядывалась в фото, а глаза туманило от слез. Вера была уже юной барышней, а Анастасия — просто куколка с огромными темными глазами, роскошными волосами и пухлыми губами. Им бы безмятежно жить и взрослеть под надежной родительской опекой, а вместо этого… Страшно было смотреть на этих людей и знать, что жизнь их сложилась так трагично…

— Теперь ты понимаешь, почему для Анастасии Александровны был так важен этот альбом? — спросил Ариан, закрывая его.

Юлька лишь кивнула, украдкой смахивая со щеки слезинку, и, подняв голову, некоторое время сидела молча, устремив взгляд поверх облупившейся и поросшей мхом балюстрады, на зеленые фальцевые крыши дома и обоих флигелей.

— Понимаю… Понимаю бесценность этих фотографий. Хоть и прожила она долгую жизнь, почему-то мне жалко Анастасию Александровну больше других, — призналась Шарапова. — Ариан, а почему ты мне сразу не сказал, что приехал сюда отыскать тайник Четвертинской? — спросила она, не сводя с него взгляда. — Ты мне не доверял?

— Доверял, не доверял… Правильнее сказать, я просто не хотел тебя во все это втягивать. Здесь произошло убийство, Юлька, жестокое убийство, понимаешь? И убийца все еще на свободе, возможно, в деревне. Как он отреагирует на мое присутствие, неизвестно. Я рисковал, но подвергать тебя опасности мне не хотелось. К тому же не был уверен, что тайник все еще здесь, и уж тем более, что его удастся найти.

— Ты вообще не собирался мне обо всем этом рассказывать?

— Клянусь, моя маленькая подружка, больше у меня нет от тебя тайн! Теперь мы оба ввязли во все это, а значит, пойдем до конца.

— У тебя есть план? — спросила Юля.

— У меня есть идея, — ответил парень. — Может, она не совсем удачная, но попробовать стоит! И опять же, мне понадобится твоя помощь.

— Ты же знаешь, я помогу.

— Знаю, а пока давай спускаться. Кажется, вот-вот может разразиться гроза. Смотри, у тебя за спиной тучу из-за леса тянет.

Гроза действительно разразилась, первая, майская, шальная, игривая… Они едва успели войти в Большой дом, прикрыв за собой двери, когда раздались первые раскаты, а следом за ними обрушились дождевые потоки.

Прихватив из машины корзинку для пикника, Ариан повел Юльку по лестнице. Переступая мусор, они с трудом, но все же открыли стеклянную дверь и оказались на просторном балконе второго этажа, защищенного шестью колоннами. Юля подошла к белокаменной балюстраде, коснувшись пальчиками края. С высоты второго этажа вид открывался потрясающий. Заросший фиалками партер, полукруглое ограждение, рыжий, испещренный трещинами и выбоинами, асфальт, а дальше парк и проглядывающие сквозь деревья крыши Сиреневой Слободы. Молнии то и дело рассекали небо, рокотал гром, сотрясая дом и землю, капли дождя барабанили по крыше и плитке крыльца. Водяная пыль, подхваченная сквозняком, оседала на лице и руках, приятно холодила кожу, вызывая восторг.

— Не страшно? — спросил Ариан, подходя сзади и протягивая бокал с вином.

— Нет, я не боюсь грозы! Наоборот, в этом есть что-то завораживающее, — ответила Юля, принимая бокал.

Они легко соприкоснулись краями, не говоря ни слова. Пригубили итальянское полусухое. Ариан извлек из корзинки тарелку с канапе и еще одну с тонко нарезанными ломтиками сыра.

А Юля, присев на край балюстрады, оперлась плечом о колонну. Рассеяно вертя в руках бокал, она не сводила взгляда с открывающейся панорамы.

— О чем задумалась, подружка? — спросил Ариан, прислоняясь к колонне напротив.

— О Четвертинских, — ответила она, делая глоток вина и закусывая маленьким бутербродом на шпажке. — Не могу о них не думать… А еще о том, что теперь, когда ты нашел то, за чем приехал, тебя здесь уже ничего не держит, не так ли? Когда ты уезжаешь? — спросила она, посмотрев на него.

— Ко всему прочему, я здесь еще и исследованиями занимаюсь, — напомнил ей Ариан, вздохнув.

— И как успехи? — уточнила Юля.

— Продвигаются, — с улыбкой, ответил он.

— Ариан, ты ведь не исчезнешь, даже не простившись?

— Нет! Что за глупости приходят тебе в голову? Еще вина? Нет? Точно? Тогда клубники?

— В твоей корзинке она тоже есть?

— Конечно, а еще невероятно вкусный яблочный пирог, правда, без мороженого.

— Ты сегодня не собираешься возвращаться в город? — спросила девушка.

— Нет, еды в корзинке и на ужин хватит, есть вино. Останусь, — сказал он.

— Можно, и я с тобой?

— Конечно, — улыбнулся парень.

— Ты что-то говорил об идее. Кстати, я все про аметисты думаю. Мне знаком этот цветочный узор. Как думаешь, я могла видеть этот гарнитур где-то еще? В интернете? В магазине бижутерии? Или у кого-то?

— Нет, это исключено! Гарнитур был сделан известным ювелиром в восемнадцатом веке под заказ. Он являлся фамильной драгоценностью