Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Прислушавшись, Александра проворно выдернула из ручкистул-спаситель и, не дыша, вышла в темный узкий коридорчик, в самом концекоторого чуть брезжил огонечек: верно, там была комната Чезаре.

Александра кралась на цыпочках, недоумевая, неужели этот шумне потревожил никого в трактире? Но, очевидно, добропорядочный австрияк ивообразить не мог, что в его добропорядочном заведении может произойти нечтонедобропорядочное, а потому похрапывал под своею периною, в ус не дуя… и долженбыл благодарить за это своего ангела-хранителя, ибо, когда б он узрел то, чтооткрылось глазам Александры, то непременно испустил бы дух. А она увидела…

Она увидела пана Казика, ничком валявшегося на полунеопрятной кучею жирной, белесой голой плоти. Над ним стоял Чезаре и, сненавистью глядя на бесчувственного поляка, расстегивал штаны, бормоча:

– Carogna! Sudicio bestiame! [32] Думаешь, я не хочу ее? Иона принадлежит мне, но прежде – синьору! Да я лучше отрежу себе свой membro[33], чем прикоснусь к ней. А ты, ты… осмелился протянуть свои грязные лапы кчужому добру? Тебя обуревало вожделение? Ничего! Я сейчас покажу тебе, чтотакое истинное вожделение!

С этими словами он вздернул слабо стонущего пана так, чтотот взгромоздился на карачки, склонился над ним и… и Александра в первый раз всвоей жизни (она могла только молиться, чтобы и в последний!) увидела содомскийгрех.

Приступ подступающей рвоты сотряс ее тело, и только этимспаслась она от обморока. На подгибающихся ногах, согнувшись, побежала куда-то,уткнулась, ничего не видя, в какую-то преграду, со стоном зашарила по ней… рукинаткнулись на тяжелый железный засов, рванули его с силой, которую Александра ине предполагала в себе.

Хорошо смазанный засов бесшумно, как во сне, отъехал всторону. Толчок… дверь распахнулась… влажная прохлада припала к лицу. Мгновенностало легче, ноги перестали дрожать – и Александра ринулась с крыльца в темную,непроглядную, дождливую ночь, как в омут свободы.

Она не знала, куда идти. Знала только, что не в горы, потомучто за горами лежала Италия, а в Италии ей делать было решительно нечего. Нафоне темного неба вершины Альп чудились еще более темными, аспидно-черныминагромождениями, и Александра, повернувшись к ним спиной, во всю прыть кинуласьмимо спящих домиков городка.

Дождь вскоре разошелся, небо прояснилось, и стремительныйбег зверей зодиака почему-то растрогал Александру до слез. Однако чем ближеподступало утро и чем более высветлялось небо с восточной стороны, тем болеебеспокойство забирало ее душу. Александра в девочках была прилежнейшей ученицейсвоих учителей (отец ее задался целью дать дочери приличное образование),однако география давалась ей всего хуже, но, впрочем, не настолько, чтобы не усвоить:если направляться к северу, восток будет справа, ну а если к югу, то слева.Александра всей душой и телом стремилась на север, однако небо светлелопочему-то с левой стороны. Нет, не может быть, убеждала себя Александра,готовая уж лучше расписаться в своей забывчивости, чем признать очевидное ипугающее: она ведь повернулась спиной к горам, горы на юге!.. И так она и шла,упрямо устремив взор в каменистую, колючую тропку, которой сменилась дорога,борясь из последних сил с отчаянием и не желая отдать себе отчет в роковойошибке, пока не рассвело настолько, что деваться уже было некуда и пришлосьпризнать: она идет безнадежно на юг.

Горы были везде: справа и слева, позади и впереди. Всюдувздымались ужасные каменные скалы, которые, кажется, для того нависли, чтобынаклониться – и задавить любопытного путешественника в своих проходах. Куда быАлександра ни обратила взор, везде представали пред ней странные и необычайнойвеличины предметы, которые природа для того здесь поместила, чтобы вселять всердце человеческое чувства ужаса и восторга враз. В каменных стенахоткрывались пещеры, вид которых вызвал у Александры подобие усмешки: они весьмапоходили на те, из коих в театральных представлениях являются львы и медведи.Однако вблизи пещеры оказались не столь забавны. В какую-то Александра решиласьзаглянуть. Сия расщелина была столь мрачна, что вода, истекающая из нее,чувствовала, казалось, облегчение, когда покидала эти тяжелые своды, а потому ибежала столь стремительно. Здесь Александра напилась, умылась. Вода быластуденой, даже лоб заломило, и Александра ненадолго присела на жесткий островоктравы, привалилась к камню, дала отдых усталым ногам. О, если б могла отдохнутьи голова ее, в которой так больно толклись мысли!

К угрызениям, что не доглядела, неверно выбрала дорогу,примешалась острая тоска по дому, где, верно, по ней тоже истосковались. Небоськузина Евдокия ищет ее, да и бабушка, прослышав, что внучка не приехала намосковскую свадьбу, сбилась с ног. В выигрыше только князь Андрей, которому непривелось венчаться с нелюбимой. Ну что же, хоть кому-то хорошо оттого, что онасегодня сидит в альпийской теснине – и не представляет, что делать дальше. Ох иустала же она! Понятно – ночь-то прошла почти без сна, да в таких передрягах…Хорошо бы сейчас немножко подремать. Может быть, голова перестанет болеть, да ив глаза будто песок насыпан. Она с наслаждением смежила веки – и уснула прежде,чем поняла, что засыпает.

***

Когда Александра вновь открыла глаза, уже близился полдень ивокруг стояла ужасная жара. Даже тень была горяча и не спасала от солнца.Умывшись ледяной водой и напившись впрок, она со всех ног побежала по горнойтропе, досадуя, что потеряла столько времени на сон, что хочет есть, а с собойу ней нет ничего, что принуждена идти на юг, а не на север… словом, досадуя навсе, всех и вся, а прежде всего – на себя. Возвращаться – значило неминуемостолкнуться с преследованием: едва ли Чезаре не пустился в погоню. А если идтивперед, может быть, когда-нибудь и удастся одолеть эти Альпы и выйти в Италию,где попытаться найти помощь и защиту. В Риме есть российский посланник, а оннаверняка знает отца. Значит, поможет!

Нет, все-таки плохо, плохо училась она по географии, ибо овысоте и непроходимости сего горного массива у нее было самое отдаленноепредставление, так же как и о расстоянии до Рима. А впрочем, даже и знай онахоть что-нибудь об этом, все равно бы пустилась в путь с чисто русскойбесшабашностью и отчаянной надеждой на Авося с Небосем, которые вдруг давывезут!

Не вывезли, увы…