Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Она от злости даже запамятовала имя пана Казика, но Чезаресмекнул, о ком речь, и, схватив жалкого своего спутника за ворот, такзапрокинул его голову, что обнажилась жирная, дряблая шея.

– Одно ваше слово, синьорина, и человека, посмевшегооскорбить вас, сейчас не будет в живых, – выхватив стилет, произнес он такимровным, бесстрастным, мертвенным тоном, что Александра сразу поверила ему – исама растерялась, замахала руками, залепетала:

– Да что вы, пустите его! Господь с вами!

Чезаре отшвырнул обмершего пана Казика и вдруг сам рухнул наколени:

– Молю вас, вернитесь, сударыня! Моя жизнь в ваших руках!

– Забавно, да? – сухо усмехнулась Александра, уже жалея, чтоне продлила хотя бы еще чуть-чуть мучений своего несносного «кавалера», темболее что это, пожалуй, все-таки был фарс. – Все время моя жизнь была в вашихруках, а теперь ваша – в моих. Для разнообразия, мне кажется, это совсемнеплохо! Придется вам сказать своему господину, что уронили добычу в одну изальпийских пропастей. Придется, конечно, ему погоревать, да что ж, таковасудьба!

Александра оглянулась. Да, похоже, и впрямь выпало ей искатьспасение в бездне. Змеи утратили к ней всякий интерес, словно бы мгновенносвыклись с нею. Может быть, их убийственные инстинкты парализует то, что жертвасовершенно не чувствует перед ними страха? Она ведь и смотрела на них всеголишь как на одно из орудий смерти. Да, пропасть предпочтительнее. Умирать отяда, наверное, мучительно. А удар о камни убьет ее мгновенно.

– Клянусь вам чем угодно, синьорина! – Голос Чезаре дрожал.

Александра только усмехнулась, вспомнив свою клятву:

– Простимся, синьор. Поверьте, самая ужасная смерть для меняпредпочтительнее позора, которым рано или поздно окончится общение с вами.Конечно, я надеялась на благоразумие и милосердие синьора Лоренцо, которыйсразу поймет, что вы совершили ошибку и я вовсе не Лючия Фессалоне, однако моинадежды добраться до него нетронутой, неоскверненной, кажется, тщетны! Апозволить, чтобы вы растоптали мою жизнь своими грязными ногами, – этого я немогу. Надеюсь, бог простит меня за мой выбор.

И, не особенно выбирая, куда ступить, потому что змеирасползались с ее пути с некоторой даже брезгливостью, она двинулась кближайшей пропасти, когда позади раздался такой вопль, что Александра невольноподпрыгнула и обернулась.

Кричал пан Казик, уже пришедший в себя, но явно собиравшийсяснова рухнуть в обморок от зрелища того, как Чезаре, приставивший стилет ксвоей шее, медленно вонзает его кончик в кожу – медленно, но достаточноглубоко, чтобы алая кровавая змейка уже поползла по его плечу.

Александра нахмурилась. Самоубийство, спасшее от бесчестия,господь ей, конечно, простит, но жизнь другого человека, прихваченную с собой…пусть даже жизнь ее мучителя…

– Итальянская комедия? – ехидно спросила она, и оскорбленныйЧезаре с силой вырвал нож из раны:

– Клянусь, что нет!

– А вы не клянитесь – лучше продолжайте! – с ненавистьювыкрикнула Александра, у которой от вида крови подогнулись ноги.

– Я еще не теряю надежды воззвать к вашему милосердию! –простер руки с зажатым в них окровавленным стилетом Чезаре – и затараторил, недавая Александре слова молвить: – Синьора, синьора, вы не знаете моегогосподина! Моя матушка была его кормилицей, он мой молочный брат, однако же мояжизнь в его руках, я принадлежу ему, ибо он выкупил меня от мавров, к которым япопал в плен. Не выполнить его волю, желание, осуществлению которого онпосвятил жизнь, – для меня не просто смерть: это бесчестная, подлая смертьнеблагодарного негодяя. Позор мой падет и на мою матушку, которая любит синьораЛоренцо, как собственного сына! На всю мою семью! Вы сказали, что верите всправедливость и милосердие моего господина, – может статься, вы и правы. Можетстаться, вы сможете убедить его, что безгрешны, безвинны пред ним. Ради бога,ради всех милосердий!.. Моя мать…

Он нагнул голову, издавая какие-то влажные задыхающиесязвуки, и Александра с трудом поверила себе, поняв наконец, что Чезаре… плачет.

***

Лучше бы он убил себя на ее глазах! Зрелище чужого унижениябыло всегда нестерпимо для Александры – нестерпимо настолько, что она средисвоих дворовых людей слыла гордячкою: не могла терпеть заискивания, всегдаотдергивалась от подобострастных поцелуев в плечико, а причитания вроде:«Красавица, золотая ты наша, матушка, заступница бриллиантовая!» – норовилапрервать и не терпела долгих проявлений благодарности. Вот и сейчас: видплачущего Чезаре разозлил ее и обессилил. Как на крыльях, улетела от нее блаженная,так недавно и, увы, так ненадолго обретенная свобода. Она снова попала вовласть этого человека – вернее, своей жалости к нему, и, отмахнувшись отблизости сладкого забвения, от разочарованного змеиного шипения, торопливо,боясь раздумать, пошла к каменному мостику.

– О, милостивая синьорина… – пролепетал, всхлипывая, Чезаре– и тут же захлопнул себе рот рукой, увидев, что Александра остановилась, ирешив, будто спугнул удачу.

Но нет, она остановилась не потому, что разочаровалась всвоем великодушном порыве. Просто увидела, как страшно узок и опасен тот путь,по которому ей предстоит идти…

Совершенно непонятно, как удалось перебежать по этойкаменной нитке, почти не глядя себе под ноги: ведь с обеих сторон зияютчудовищные провалы! Александра, которая только что была озабочена выбором,которую из трех гибельных бездн предпочесть, вдруг затопталась на месте, нерешаясь идти вперед и чувствуя: один неверный шаг – и уже больше ничеговыбирать ей в жизни не придется.

Чезаре сделал движение броситься ей на помощь, но замер,мгновенно сообразив то, что было понятно и ей: двоим идти рядом, поддерживаядруг друга, невозможно, тесно; ему идти перед Александрой или сзади – какаяпольза? Держать ее крепко, как следует, он не мог бы, привязать к себе – тоже:при малейшей оплошности оба полетели бы в бездну… Вся эта сумятица страхов исомнений мгновенным вихрем пронеслась в голове Александры, и ноги у неезадрожали, трепет прошел по телу… И вдруг ее осенило: она опустилась начетвереньки, потом легла плашмя и, растянувшись на каменной тропинке, бывшейкое-где даже поуже ее тонкого тела, медленно поползла вперед, изредкаприостанавливаясь, но не для передышки, а чтобы смахнуть слезы с глаз: ведь онадобровольно, из чистого – и глупого, как она сама понимала, великодушия,предавала себя в руки врага!

Наконец бесконечный путь ползком кончился, и Александраблагополучно переместилась на скалистую площадку, где стояли Чезаре и панКазик.