Сильные женщины. Их боялись мужчины - Феликс Медведев

Так ставит ли наполовину по крови «басурманка», наполовину русская Марина Влади (Полякова) крест на России? Приедет ли она к нам? И в какой роли, с какой целью, с каким настроем? Неужели Ваганьковское кладбище больше не потревожит нога красавицы-россиянки, колдуньи, приворожившей пол-России своей наивностью, искренностью, мягким, с европейским акцентом голосом и длинными русыми волосами? Неужели и впрямь вслед за Мстиславом Ростроповичем, разочаровавшимся в нашей доморощенной публике, Иосифом Бродским, который так и не успел (или не захотел) хоть на денек посетить родные пенаты, за Рудольфом Нуриевым, ставшим мировой звездой и гордостью Франции, или за многими иными, кто до сих пор сомневается, взглянуть (или не взглянуть) хотя бы одним глазком на бедную свою родину, к нам больше не приедет Марина Влади? Горько, обидно, больно. 2003

Когда последний раз я был в Большом театре? Не припомнить. И не стыдно идти на интервью с самой Еленой Образцовой, оперной суперзвездой, признанной во всем мире певицей, чьего появления ждут элитные сцены, чью ручку целуют короли и президенты, чьей дружбы домогаются небожители? Но когда я торопливо вышагивал вдоль Патриарших прудов, в голову пришла спасительная догадка: «А может быть, Елена Васильевна не читает газет? Тогда мы квиты».

Ветхий подъезд старинного особняка, кодовый замок, гулкая межэтажная тишина. На разговор мне отпущено сорок минут. Маловато, конечно, но ведь я застал певицу перед очередным отъездом в аэропорт после очередного приезда в Москву. Выглядит прима роскошно: улыбка ослепительная, речь торопливо-деловая, манеры одновременно шальной городской девчонки и деревенской хохотуньи, то есть без жеманства, без искусственности, без позы. Сидим на кухне… Мировая богема…

— Ну что вы, какая мировая богема? Я не приемлю пустой светской жизни. И не веду ее. Толчея возле фуршетных столов, в прокуренных коридорах, в суетливой болтовне меня раздражает. Я даже по телевизору не могу этого видеть. Вручение друг другу каких-то там премий, наград, орденов… Трата драгоценного времени, смертная скука.

— А что вы предпочитаете?

— Прогулку по дачному саду, чтение книги на кухне, знакомство с новой музыкой.

— Вы больше любите дачу или город?

— Я городская жительница, но муж больше времени проводит на даче, вот я и разрываюсь.

— Простите, Елена Васильевна, а мужу вас не сменился? Жизнь и впрямь суетливая, за всем и не уследишь.

— Нет, не сменился, люблю своего Жюрайтиса (смеется). Уж полжизни с ним, если не больше. Сейчас он в Египте, улетел с Большим театром (через два месяца после беседы с Еленой Васильевной дирижер Большого театра Альгис Жюрайтис скончался в Москве. — Ф.М. ).

— Как вы познакомились?

— В Большом и познакомились. Он работает в нем уже сорок лет, а я чуть поменьше. Поначалу были партнерами, испытывали симпатии друг к другу. А потом как-то в один день вышло, получилась любовь, стали мужем и женой.

— У вас по нынешним временам богатейший для богемы опыт существования с одним мужем. Любопытно, меняется ли человек за столько лет нелегкой совместной жизни?

— Думается, человек с молодости уже неизменен. Так и Альгис, каким был сложным, тяжелым, быстрым, реактивным, таким и остался. С ним нелегко, но я люблю его по-прежнему — он тонкий человек, душа у него тонкая.

— Скажите, почему в последнее время о вас мало слышно, вы не даете интервью, вас трудно застать в Москве? Или вы в непрерывном мировом турне?

— Отчасти так. Прилетаю в Москву, и здесь то звонок по телефону, то в дверь. Так и мечусь. Я и впрямь много в последние годы гастролирую. И по свету, и по России. Недавно была в Магадане, Могилеве, Минске, на Украине. Словно наверстываю упущенное, знаете, как раньше было, — больше трех месяцев гастролировать ни-ни. А нынче свобода, только отвечай на приглашения.

— Прекрасно, что приглашают, зовут.

— Я сейчас в моде, просто разрываюсь. Как в молодые годы. Только что спела «Сестру Анжелику» Пуччини в Венеции, еду в Испанию петь в «Трубадуре», потом там же «Адриену Лекуврер», потом в Баку на «Кармен», потом с той же «Кармен» в Токио, потом повтор — снова Испания и Токио, потом на «Бориса Годунова» в Бразилию, в Макао на «Бал-маскарад»… Короче, все расписано на много месяцев и даже лет вперед.

— В Баку с Гейдаром Алиевым виделись? Он вроде бы меломан.

— Как же, конечно, встречались. С большим удовольствием я пела там «Кармен». Алиев принял нас у себя во дворце, я была счастлива. Он очень интеллигентный, культурный человек.

— Вы избалованы вниманием сановных персон?

— Не совсем. Вот раньше я это ощущала. Меня любили, ценили, ко мне было какое-то особое отношение, я была счастлива. А сейчас… Наше правительство будто бы не замечает. Ни с кем я не встречаюсь и особого внимания к себе не испытываю. Правда, думаю, что такое отношение не только ко мне, но и ко всем, кто занят в классическом искусстве. Сейчас в моде девочки, которые исполняют современную попсовую музыку.

— Не грозит ли серьезному оперному искусству нашествие всего этого звона, грохота, сумбура? Ваш слушатель не растает?

— Это исключено. Мой зритель навечно со мной. Карьеру с ним мы начинали делать вместе. Те молодые девчушки, которые бегали на мои спектакли с цветами и сидели в первых рядах, нынче… чего уж там, вместе старимся, а кто был постарше, сегодня уже старушки. Но и они верны. Это очень трогательно. До слез. Эта любовь на всю жизнь, я очень им благодарна за верность. И разве могут они полюбить попсу, ведь они воспитывались на классической музыке и умрут под нее. А то, что нынче иная в моде музыка, что же, это естественно, и не надо видеть в этом трагедии. Ведь и среди модернового искусства есть хорошие артисты, исполнители, которые доставляют удовольствие уже иной части публики.

Другое дело, что это трагедия для будущих поколений. Как же можно прожить без Чайковского, Штрауса, Римского-Корсакова, Пуччини, Рахманинова… Считаю, что отсутствие регулирования в деле музыкальной культуры — большая ошибка правительства.

— Зато у нас нынче все подряд великие, гениальные. Не кажется ли вам, что подлинная значимость таланта девальвируется?

— Это болезнь века. И, конечно же, нашего времени. С такими определениями надо быть осторожней. Зачем же тиражировать гениев, ведь их — единицы. Вот в Кремле награждали очередных заслуженных, сказали: «Здесь находятся лучшие люди России». Мне кажется, так говорить нельзя. Режет слух, возникают сомнения. Лучшие люди? Двадцать-тридцать человек. А остальные — худшие, выходит?

— Каковы теперешние отношения с родным вашим театром — Большим? На эту тему всякое говорят.