Клео. Как одна кошка спасла целую семью - Хелен Браун

Используя мощь своих задних лап, лишь недавно ею открытую, Клео вскакивала на скамейку в кухне и с любопытством изучала, что готовилось у нас на ужин. В числе ее фаворитов были куриные грудки и рыба, однако мясному фаршу, кексам, сырым яйцам и, как ни странно, сливочному маслу тоже воздавалось должное.

Если я вовремя не убирала масло в холодильник, на его поверхности появлялись подозрительные следы. Я так и не разобралась, правда ли Клео полюбила масло или просто дразнила Рату, которая страдала внизу, на полу. Наша обжора собака была абсолютно всеядной, но отдавала явное предпочтение жирам животного происхождения. Когда мы праздновали пятый день рождения Сэма, псина сожрала здоровенный кус масла, по недосмотру оставленный на кофейном столике. Мы ждали, что она вот-вот позеленеет до кончиков усов, собирались вызывать «скорую ветеринарную помощь», но Рата была бодра и весела, как обычно. Луженый, а может, покрытый тефлоном желудок нашей собаки мог переварить что угодно, от шнурков для ботинок, до остатков пикника, включая бумажные салфетки (если повезет).

Дни становились короче, а тем временем Клео обнаружила еду, которая понравилась ей больше всего. Благодаря Джейсону и его урокам охоты, наша киска включила свои дикие гены и быстро поняла, что в самообслуживании есть своя прелесть. Она кралась по цветочным клумбам, будто пантера, выбирая себе жертву и нападая на все, что шевелилось, включая стебли растений. Даже ромашкам грозила серьезная опасность. Трещина в асфальте у калитки тоже сулила отличную добычу: муравьев. Клео мотала головой, выслеживая этих трудяг-коллективистов, занятых своими делами в саду. Они не играли с ней в игры, просто ползли себе вперед, безразличные к опасности, равнодушные к возможности поиграть.

Первым охотничьим триумфом Клео стал богомол, которого она обнаружила на оконном карнизе в спальне у Роба. Я всегда питала к богомолам слабость. Со своими выпуклыми глазами и суставчатыми конечностями, они кажутся мне пришельцами из иных миров. Непохожие на других букашек, такие тихие, безвредные (разве что для мухи или кузнечика представляют опасность), не сосут вашу кровь, не жалят и не распространяют ужасных заболеваний.

Так что, обнаружив как-то солнечным днем богомола в когтях у Клео, я огорчилась. Она издевалась над бедной тварью, вроде бы позволяя ей сбежать, но тут же снова хватая. Первым моим порывом было спасти насекомое. Но богомол уже лишился одной ноги. Надежды не было.

Впервые котенок вызвал у меня такое серьезное недовольство, даже антипатию. С другой стороны, запретить ей охотиться и время от времени убивать других животных означало бы лишить ее самой кошачьей сути. Откуда-то из закоулков памяти всплыл строгий мамин голос: «Нельзя идти против природы». Не сказала бы, что ее воспитание в духе первопроходцев в точности соответствовало этому принципу. Наши предки выжигали дотла огромные территории без малейших угрызений совести.

Чувствуя невольную вину за предательство богомола, я вышла из комнаты Роба и прикрыла за собой дверь. Через десять минут я обнаружила, что Клео дремлет на солнышке на подушке Роба. Приоткрыв один глаз, она довольно посмотрела на меня и снова зажмурилась. Безголовое туловище богомола валялось на полу под окном.

К моему полному ужасу, Клео быстро повышала квалификацию, переключившись на мышей и птиц. Обезглавленные трупики она раскладывала на коврике у двери. Я копала могилки за незабудками, это служило напоминанием о том, что для живых существ жизнь — всегда борьба. Мы, люди, лишь одни из многих, а смерти придаем незаслуженно большое значение. Изобретаем эвфемизмы типа «отойти в мир иной», стараемся не обсуждать детали превращения коровы в стойле в гамбургер. Замалчиваем существование стариков, больных и немощных, так что, в конце концов, страдание стало восприниматься как загадка, а смерть — как некая аномалия.

Люди убедили себя в том, что заслуживают легкой жизни, поверили, что если они люди, то это почему-то избавляет их от боли и мучений. Теория отлично работает до тех пор, пока мы не сталкиваемся с неизбежным. Наша политика умалчиваний и отрицания совершенно не готовит нас к трудностям, которых ни одному человеку не избежать.

Клео, кажется, жила по принципу: жизнь сурова, но это ничего, ведь она прекрасна! Люби ее, проживай ее — но не забывай, что временами каждому из нас приходится туго. Пришлось пережить трудности? С тем большим удовольствием наслаждайся, когда им на смену придет светлая полоса, — мы ведь достаточно мудры, чтобы понимать: хорошие времена — это просто здорово.

Я нередко размышляла, хватит ли мне когда-нибудь сил последовать ее примеру.

Прикосновение лапки иногда помогает лучше аспирина.

На нас спускалась осень, и холмы над гаванью, покрытые цветущим дроком, горели золотом. Шерсть у Клео, по-прежнему черная, в ожидании первой зимы стала густой и блестящей. Наша кошечка больше не была похожа на кузину инопланетянина. Скульптурная мордочка приобретала аристократические очертания, как у ее матери.

Хвост превратился в весьма элегантный аксессуар. Похожий на змею и такой же гибкий, он, казалось, обладал личностью, почти такой же яркой, как у самой Клео. Он выжидательно лежал сбоку во время ее утренних пробуждений и, подобравшись украдкой, обвивался вокруг нее, когда она засыпала. Когда бы Клео ни оглянулась, хвост всегда был здесь, змей-преследователь, он подстерегал ее на каждом шагу.

По большей части Клео относилась к своему хвосту как к товарищу по играм. Они могли провести полдня, гоняясь друг за другом, описывая бесконечные круги на полу в прихожей, пока не сваливались в изнеможении. Случалось, что хвост был не в настроении и тогда строил всяческие козни. Когда Клео дремала на наружном подоконнике, хвост мог свеситься и подергиваться, нарушая ее сон. Вот она приоткрывает один глаз, укоризненно глядит на вредный отросток. Подрагивая под ее взглядом, хвост явно напрашивается, чтобы его хорошенько поучили. Клео атакует и летит вниз с подоконника — зато ей удается вонзить в озорника все четырьмя комплекта когтей, да еще и зубы. Извиваясь и крутясь, змей храбро вступает в поединок, внезапно пронзая противницу острой болью. Клео и ее хвост напоминали чету супругов, которые непрерывно воюют, хотя потом сами не могут вспомнить поводов, успевая за день по несколько раз поссориться и помириться. Прошло немало времени, прежде чем эти двое пришли наконец к согласию.

Я боролась с искушением позвонить Рози и похвастаться ей, в какую красотку превращается наш «уродливый» котенок. Глядя на новую Клео, элегантную и изящную, я думала о двух вещах. Во-первых, опасалась, что кошка осознает, какой сногсшибательной красавицей становится, и возгордится (тщеславие может испортить жизнь куда больше, чем многие другие слабости, особенно тем, кто в прошлом страдал из-за невзрачной внешности). Во-вторых, надеялась, что теория собачников о том, что хозяева и их псы становятся похожими внешне, сработает и с кошкой. Ни тому, ни другому, по-видимому, не суждено было сбыться. Клео была игривой резвушкой, наслаждалась жизнью и явно не собиралась подражать кинозвездам. А я по-прежнему походила на перекормленного обжору ретривера.