Багамарама - Боб Моррис

Официанты в черных шелковых пижамах а-ля Вьетнам смешивали коктейли в отгороженном стойкой закутке, похожем на забитый склянками грот. Перед гротом стояли высокие табуреты, где сидели сплошь незнакомые люди. В зале, освещенном масляными лампами, царил мягкий полумрак только что наступивших сумерек. Откуда-то лилась тихая задумчивая музыка, не мешавшая беседе. Я хотел поискать Барбару среди гостей, но здешний интерьер создавал одну сложность: чтобы разглядеть присутствующих, приходилось заглядывать за занавеси. В одном закутке я спугнул милующуюся на диване пару, мужчину с женщиной. В другом — ублажавших друг друга представителей сильного пола. В третьем — компанию приятелей, которые курили сигары и потягивали бренди.

Наконец, сунув голову за очередную занавеску, я увидел знакомые лица. Ребята были из компании Барбары, персонал журнала. Увы, я не помнил, как кого зовут и кто чем занимается. Тут-то меня и углядел один парень с черными очками в роговой оправе. Его короткие, напомаженные гелем волосы топорщились во все стороны. Он махнул рукой и окликнул:

— Эй, Зак!

— Привет, — ответил я.

— Я Питер Прентис, главный стилист.

— Узнаю.

— У нас была вечеринка на твоем кораблике, гуляли всей командой.

— Конечно, помню.

Я не успел спросить, где Барбара: Прентис повернулся к своим компаньонам — тех было человек двадцать — и провозгласил:

— Так, слушайте все. Это Зак, друг Барбары.

Отовсюду раздавалось «Привет!», «Как поживаешь?», а какой-то остряк даже воскликнул: «Привет, Зак, друг Барбары!» — и все дружно рассмеялись. Прентис стал водить меня по кругу и представлять своих знакомых: помощника художественного редактора, визажиста, двух осветителей, стилиста и трех моделей. Барбара оказалась права: у Геннона действительно нюх на дарования. Там была еще масса людей, которые тем или иным образом участвовали в процессе съемок. Наконец я снова оказался рядом со стилистом и спросил, не видел ли он Барбару.

— А-а, — ответил тот, оглядываясь, будто и сам только что заметил ее отсутствие. — Ушла, наверное. Ну да, точно. С Брюсом. Давненько уже.

Ни с кем не попрощавшись, я вынырнул из закутка, вышел в холл и попросил портье об одной услуге: мне надо позвонить в «Альбери».

— Разумеется, сэр. — Он протянул мне трубку и набрал номер. Я попросил к телефону Крисси Хайнман. Нет, Барбара в столовой до сих пор не появлялась. Я подождал, пока администратор сходит к окну, проверить, не горит ли свет в бунгало Гибискуса. И там Барбары не было. Я поблагодарил хозяйку за помощь, и мы распрощались.

Вручив портье трубку, я спросил, не может ли он сказать, в каком номере поселился Брюс Геннон.

— Боюсь, что нет, сэр. — «Идеалист-романтик» улыбнулся. — Но если хотите, мы можем туда позвонить.

— Да, пожалуйста.

Он снова протянул мне трубку и набрал на консоли какие-то цифры. На десятом гудке я дал отбой.

— А вы не могли бы еще раз попробовать?

— Не понял, сэр?

— Наберите снова. Вдруг в первый раз ошиблись.

Портье был явно оскорблен. Да как я посмел усомниться в его коммутаторских навыках! Тем не менее он набрал номер, с нарочитой медлительностью тыкая в кнопки. На этот раз я приметил, какие портье набирает цифры: 2-1-1-4. Выждал несколько гудков и говорю:

— Как видно, никого нет.

Отдал трубку и направился к выходу. Доброй ночи на прощание мне не пожелали.

Я вышел из общего корпуса. Для такого шикарного комплекса здесь было весьма тесно. Штук двадцать сдвоенных бунгало лепились почти вплотную друг к другу, разделяясь усыпанными ракушкой тропинками. Я отыскал номер 114, из-под двери которого лился тусклый свет. Впрочем, поскольку окна выходили на противоположную сторону, рассмотреть, есть ли кто внутри, не представлялось возможным.

Я постучался и гаркнул:

— Эй! Кто-нибудь дома?

Пока я еще не решил для себя, как поступлю, если сейчас на пороге покажется Геннон, а уж тем более если выяснится, что Барбара действительно с ним. Принялся колошматить по двери, но мне не открыли. Тогда я обошел бунгало сзади. Пришлось лезть через кротоновую изгородь, я сломал пару веток и наделал порядочно шума.

С обеих сторон постройки располагалась небольшая терраса, с которой открывался вид на океан. Я стоял на мощеной площадке позади домика. Раздвижная стеклянная дверь была плотно закрыта, шторы задернуты.

Я постучался.

— Геннон, ты у себя?

Ударил кулаком.

— Черт, да впусти же меня!

Схватившись за дверную ручку, я принялся ее теребить, надеясь сорвать с замка. И тут послышался голос:

— Вам помочь, сэр?

Я обернулся на слепящий луч, который медленно сполз с моего лица: на дорожке стоял охранник.

— Это ваш номер, сэр?

— Нет, решил к приятелю заглянуть.

Охранник снова посветил мне в лицо.

— Вы здесь живете, сэр?

— Нет, — ответил я и ретировался.

Вернувшись в «Альбери», я решил выпить. Мне совсем не хотелось услаждать разговорами развеселую публику в баре, так что я направился сразу в коттедж. Передо мной был выбор: либо выпить «Шрамсберг», либо угоститься «Бифитером». Я выбрал джин. Налил себе бокальчик, выдавил туда же чуток лайма, вынес на улицу деревянное кресло-качалку и уселся любоваться океаном.

Ветер дул сильный, бодрящий. Над головой светили звезды. Много-много звезд. Я сразу нашел самые простые созвездия: Ориона, ковш Большой Медведицы и Скорпиона. Потом стал составлять свои собственные комбинации, тут же облекая их именами: созвездие Эскалопа, Поварешки и Бульонного кубика. Ишь ты, проголодался.

Я наполнил опустевший бокал и снова принялся смотреть на звезды. Была там одна особенно яркая — наверное, даже не звезда, а планета. Может быть, Венера. Не знаю. Я обратился к этой звездочке, которая, возможно, была Венерой, изо всех сил стал кричать, горланить от души. Мне так понравилось, что я снова принялся драть горло. Интересно, долго ли мой голос будет лететь до звезд? Световые годы или миллионы световых лет? А если он так нигде и не остановится, а будет лететь дальше и дальше в пустоту, вечно? Выходит, я себя обессмертил? Наверняка.

Вдоволь наоравшись, я вернулся в коттедж подбавить рому в бокал, но вместо этого упал на кровать и дал храпака.

Первые лучи восходящего солнца просочились сквозь жалюзи и разбередили мой мозг до состояния, которое у низших форм жизни, пожалуй, называется бодрствованием. Хихикали дрозды. Где-то тявкала собака. Прокукарекал петух, тут же отозвался его сосед. Тут первый вступил в дело снова. Басовым ритмом отбивал прибой. Багамский филармонический оркестр выдавал полное крещендо.