Пепел и золото Акелы - Александр Логачев

Пиночет со смаком топнул по чужому телефону. «Розовая пантера» заткнулась. Пиночет, обезоруживающе улыбаясь, вернулся к кассе.

Таныч просекал, что подельник с умыслом запутывает нового знакомого в уголовку, чтоб на всякий случай превратить в одного поля ягоду, а заодно и проверить, насколько Таныч нуждается в товарище, да и вообще, что за божий человек – Таныч. Лады, Таныч запомнит должок.

Несколько горстей денег Пина рассовал по карманам. Последний ворох купюр швырнул под потолок, и бледно-зелено-сине-красные бумажки осыпали лежащих осенними листьями. Когда Пиночет стал рукояткой пистолета громить стенды и рассовывать модели по карманам, Соков молча повернул на выход. Это уже был не грабеж, а клоунада.

Понятно, опять пришлось воспользоваться Акеловским «лендровером». Таныч поколебался, не сесть ли за руль, но что-то в хребтине советовало не поворачиваться к Пиночету спиной. Пиночет эти колебания вроде бы отметил, во всяком случае, загадочно хмыкнул, и машина порулила прочь. Короче, ситуация разворачивалась в соответствии с замыслом Сокова. Пиночет наглел, в их паре он тут же повел борьбу за лидерство, и Танычу оставалось только осторожно подыгрывать, изображая неповоротливого исполнителя чужой воли. В скором времени Пина должен зайти на следующий виток и попытаться перевербовать Сокова. Соков и здесь будет играть пластилиново.

Таныч решил не спрашивать, куда они теперь направляются, пусть Пиночет поступками дорисует недосказанное. Они приехали на набережную Карповки, и «лендровер» был остановлен на самом виду.

* * *

Из репродукторов гремело:

Давай, красивая, поехали кататься!

От пристани отчалит теплоход.

На палубе мы будем целоваться,

Пусть пьяный вечер в небесах плывет.

Трехпалубный теплоход «Маршал Гречин» белым бортом терся о причал питерского Речного вокзала, точнее об ожерелье масляно-черных автомобильных покрышек. Зеленая вода с одинаковым усердием лизала и белый борт, и серый бетон. На волне качались апельсиновые корки и окурки. Возле трапа на причале кучковались молодые крепкие парни в черных жилетках поверх цветастых рубах. Лакированные штиблеты блестели ярче, чем янтарного отлива перила сходен.

У тех, кто приближался к трапу, билеты не проверяли, черные жилетки обменивались с претендентами оказаться на палубе двумя-тремя фразами и пропускали, а иногда и вовсе ни о чем не спрашивали, просто обнимались с подошедшими, хлопая руками по спинам на манер мафиозных итальяшек из фильмов о «коза ностра».

Пепел в одних сатиновых трусах подошел к окну каюты первого класса, отодвинул занавеску. Дорогие машины попугайских расцветок выруливали на набережную и тормозили возле крашеных в шаровый цвет железных барьеров, ограждающих причал. Среди тех, кто выбирался из автомобилей, обязательно были люди с чемоданами или со спортивными сумками.

– До отплытия какие-то двадцать минут, а еще едут и едут. И не боятся опоздать, понимаешь, – Сергей в один глоток добил остаток “мукузани”, поставил бокал на столик между живописно рассыпанными мандаринами, бананами и киви, – на самый главный цыганский праздник года.

– А ведь ждать никого не будут. – Верка откинула простыню и села в кровати, обняв руками колени. – Но заметь, что в результате все, кто должен, окажутся на борту.

Двухместная каюта пропахла потом, табаком и любовью. Представители барона Михая Бронко прибыли на «Маршала Гречина» раньше всех – за три часа до отплытия. Барон считал, что Пеплу не следует засиживаться во Всеволожске, а следует, наоборот, поскорее удалиться из неспокойных мест. Да и сам Пепел не настаивал на том, чтобы как можно дольше прокуковать в таборе.

Сергей и Верка эти три часа не скучали. Уединение, комфорт, плеск волн – что еще нужно для «сатарастной» любви? Особенно острым удовольствие получается, когда перспектива пройти живым сквозь ближайшие дни туманна, как мультфильм про ежика. Вот и издавала пронзительные звуки, похожие на истерический смех сумасшедшего, пароходная койка, словно многопалубное корыто уже попало в шторм.

Равным образом Верка с Пеплом не скучали и прошедшей ночью. Но, вишь ты, не приелось...

Жалобный скрип койки, наверняка, крепко донимал обитателей соседней каюты. Там поселились сын и два племянника барона. Эта троица выполняла функции доставщиков денег и охранников Пепла. Ясно, что им поручено оберегать Игрока от всего: происков конкурентов, попыток побега, поступков, которые могут запятнать честь табора…

– Пойду-ка, прогуляюсь, – заявил Пепел, натягивая брюки. – Глотну речного воздуха.

– А может, я тебе надоела, так и скажи! – Верка раскинулась на смятых простынях в соблазнительной позе.

– Скажу, – пообещал Сергей. – Попозже. У нас еще будет время это обсудить.

С выходом Пепла на палубу совпало прибытие к причалу очередной кавалькады автомобилей. Из браво распахнувшихся дверец джипов, «жигулей» и даже «ЗИСов» посыпали нарядные и веселые черноволосые люди. Женщин среди них было не меньше, чем мужчин, и все дамы в гирляндах сумок разной раздутости. Еще Пепел углядел в достатке гитар и скрипок, другой поклажей мужчины себя не обременяли. Их тупые носы и толстые щеки завсегдатаев пивных баров были обращены к теплоходу с напыщенным высокомерием. Комплекция у них была боксерская, их тела, широкие и мускулистые в плечах, к поясам сужались и неожиданно оканчивались короткими кривыми кавалеристскими ногами. Компания, весело гомоня, двинулась к трапу.

Рядом с Пеплом вжикнула зажигалка, повеяло сигаретным дымом.

– Сэрвы пожаловали. Они у нас с югов, на Краснодарье обитают, – сказал Рокки Бронко, сын барона Бронко. – Барон сэрвов Лухве Чогну выдает замуж старшую дочь. За то, что оплатил половину аренды теплохода, ему разрешили продолжить свадьбу на реке во время «джелем-джелем».

Вроде бы случайно одновременно с Пеплом прогуляться захотелось и баронову сынку с одним из бароновых племяшей. Да, в общем-то, и Сергей не надеялся, что его хоть на минуту оставят без стерегущего глаза.

– А вон, видишь человека в черной рубашке, с седыми волосами? Это игрок от сэрвов, звать его Мишка Бокий, – продолжал просвещать Пепла баронов сынок, хотя его об этом и не просили. – Играет раз в год на «джелем-джелем» и больше карты в руки не берет. Зарекся после того, как в запале проиграл сестру заезжему гастролеру, а сестра наложила на себя руки, потому что любила другого конокрада.

Бароновский же племяш помалкивал, храня выражение аристократически надменное и даже чуточку насмешливое, например, как будто он знал, что последние три дня Сергей не менял носки. Впрочем, и Рокки Бронко принадлежал к хорошо известному Пеплу типу цыган – свято верящих в свою национальную исключительность. Мол, я – рома, и, значит, я лучше тебя, а иначе и быть не может. С Пеплом он держался вполне дружелюбно, но в случае чего, ясное дело, пырнет Сережку захалявным ножиком без всяких душевных мук и нравственных терзаний. Подобная огнеопасная ситуация Пепла нисколько не смущала и не беспокоила.