Преступления в детской - Эйлет Уолдман

— Обещаешь? — прошептала Руби тоненьким голосом.

— Обещаю.

— Холосо.

— Я люблю тебя, Руби. Ты моя самая чудесная девочка на всем белом свете.

Прежде, чем выехать на дорогу, я посмотрела в зеркало заднего вида. И как раз вовремя: перед домом Абигайль Хетэвей остановился классический вишневый «мустанг» с откидным верхом. Но водителя я не разглядела. Сгорая от любопытства, я остановила машину на обочине, не заглушив мотор.

Дверь дома Абигайль распахнулась, и оттуда выпорхнул Муни. Он прошел по дорожке размашистым шагом, красиво запрыгнул на пассажирское сиденье, и машина с визгом рванула с места. У меня не было времени подумать — я просто действовала. «Мустанг» промчался мимо меня, я выждала минуту и начала преследование.

Мы с Руби ехали за машиной по Тихоокеанскому шоссе до района Венис. Я осторожничала изо всех сил, и между нами всю дорогу шла одна или даже две машины. К счастью, висеть на хвосте ярко-красного «мустанга», наверное, проще всего на свете. Не выпускать его из виду легче легкого. К счастью, Руби заснула. Хотелось бы мне посмотреть, как Джим Рокфорд[25]преследует какую-нибудь машину, одновременно подавая требовательному ребенку то пакетики сока, то Барби. Я бы точно не справилась.

В конце концов «мустанг» остановился на Роуз-стрит перед зданием на четыре квартиры. Это было одно из тех строений в средиземноморском стиле, что наводнили Лос-Анджелес в тридцатые годы: все в аркадах, оштукатуренных сводах и мексиканской черепице. Дом выглядел несколько обшарпанным, но сохранил какое-то кичливое, утрированное изящество.

Я проехала мимо «мустанга» и припарковалась на автобусной остановке в конце квартала. Сгорбившись на сиденье, я установила зеркало заднего вида так, чтобы видеть «мустанг». Со стороны водителя открылась дверца, и из машины вышла высокая ярко-рыжая женщина лет двадцати пяти, в джинсах и ковбойских ботинках, в руках она держала большую художественно потертую кожаную сумку, густые волосы спадали ей на спину тяжелыми локонами.

Дэниел Муни выбрался из машины, и они направились к зданию. Перед входом Муни схватил руку своей спутницы и прижал к губам. Я открыла рот от удивления — не знаю, почему, ведь к тому времени я была абсолютно уверена, что обнаружила его прекрасную даму и мотив для убийства женщины, которую я к тому времени решила считать жертвой несчастного брака с эгоистичным и бессердечным чудовищем.

Я объехала квартал, убедилась, что правильно запомнила номер дома и рванула домой. Причем доехала за рекордно короткое время.

Когда я ворвалась в дом, Питер сидел за кухонным столом, нависая над чашкой кофе.

— Только проснулся?

Он что-то проворчал.

— Руби заснула в машине. Можешь забрать ее и отнести в кроватку?

Он снова что-то проворчал, встал и вышел за спящей дочерью. Я налила себе стакан сока и залпом осушила его. От расследований очень хочется пить.

Питер уложил Руби и вернулся к своему кофе.

— Слушай, — сказала я. — Ты не против, если я выбегу ненадолго? Вернусь примерно через час.

Я ждала, что он спросит, куда это я собралась.

— Ага, не против, отлично, — пробормотал он.

Определенно, мой муж по утрам неразговорчив.

Я на минутку задержалась у дверей, предоставив ему еще одну возможность спросить, куда я направляюсь. Он молчал. Я снова запрыгнула в машину и помчалась в Венис.

Боги парковки были не на моей стороне. Я дважды объехала квартал, прежде чем на все плюнуть и остановиться в запрещенном месте прямо напротив нужного здания. Включив аварийный сигнал, я выскочила из машины и поспешила к дому. Рядом с дверью, за которой скрылись Муни и рыжая, помещались четыре звонка, под каждым — узкий почтовый ящик. На одном таблички с именем не было, на другом написано «Джефферсон Голдблатт», а на третьем — «Бест и К°». Над четвертым звонком красовалась тоненькая карточка, затейливо расписанная цветочками и завитушками в стиле арт-деко. На ней роскошными пурпурными чернилами каллиграфическим почерком было выведено имя — «Н. Тайгер». Рыжая девушка, по-видимому, была «Н». Наоми. Нэнси. Нанетт. Николь. Норин. Несбит. Нефертити. Незнайка.

Я будто ненароком посмотрела вокруг, желая убедиться, что за мной не следят. Вокруг никого не оказалось, и я потянула железную дверцу почтового ящика Н. Тайгер. Заперто. Я понимала, что это безнадежно, но почему-то не смогла остановиться и дернула сильнее. Металл лязгнул, и дверца вдруг распахнулась, всего лишь слегка погнувшись. Я сглотнула, но заглянула в узенький ящичек — сделанного все равно не воротишь. Сначала мне показалось, что там ничего нет, но потом я заметила смятую бумажку, прижатую к задней стенке ящичка. Я осторожно сунула руку внутрь, еле дотянувшись до бумажки кончиками пальцев. Ухватив листок средним и указательным пальцем, я вытащила его наружу. Какая-то макулатура, одна из тех листовок с фотографией пропавшего ребенка на одной стороне и объявлением на другой. Эта оказалась рекламой химчистки, адресованной «мисс Нине Тайгер или нынешнему жильцу». Она попалась.

Я положила листовку обратно и, как могла, закрыла дверцу. Задвижка погнулась ровно настолько, чтобы дверца перестала запираться. Тогда я попробовала вдавить ее обратно и, когда это не сработало, снова открыла и старательно попыталась выгнуть задвижку обратно. Я как раз была поглощена этими тщетными и крайне незаконными усилиями, когда открылась дверь. Я подскочила отчасти потому, что испугалась, а отчасти потому, что дверь врезалась мне в бедро.

— Извините, — произнес женский голос.

Я подобострастно взглянула на Нину Тайгер. У нее были карие глаза и россыпь веснушек. Она посмотрела на меня и уже собиралась отвернуться, но тут заметила, чем именно я занята.

— Это мой почтовый ящик. Что вы делаете? — требовательно спросила она.

— Эээ… ничего.

Я всегда быстро нахожу достойный ответ.

— Вы что, воруете мою почту?

Она оттолкнула меня, подошла к ящику, схватилась за дверцу и заметила поломку.

— Вы его сломали? Кто вы такая? Что тут происходит?

— Я ничего не ломала, — возмутилась я. — Я просто хотела оставить записку своему другу Джеффу Голдблатту и тут заметила, что дверца вашего ящика открыта и что… что оттуда выпало бумага. Я ее подняла и положила обратно. А когда вы меня ударили дверью в живот, я как раз пыталась закрыть ящик, чтобы оттуда больше ничего не выпало.

Я дотронулась до живота и скорчила гримасу воображаемой боли. Она не знала, стоит ли мне верить. Мы долго смотрели друг на друга, и наконец она спросила:

— Вы подруга Голдблатта?

— Ну да, — сказала я. — Если вам так интересно, я ему чек оставила.

Кажется, эта лишняя деталь ее убедила.