Инкубус - Михаил Зуев

– Мне кажется, я научилась разговаривать с Джоном.

– А раньше не умела?

– Ты не понял. Разговаривать без слов.

– А-а-а…

– Андрюша. Я тебя люблю. Вот, послушай.

– Угу. Твои?

– Мои. Не «угу», а «ага». Глупый. Люблю. Спи.

Дока разбудила примитивная матерная ругань за окном. Два голоса – визгливый, похожий на бабий, и хриплый с присвистом – костерили друг дружку на чем свет стоит. Внизу, на светофоре, новомодный красный трамвай с низкой подножкой и остеклением чуть ли не до пола не поделил жизненное пространство с престарелой корейской малолитражкой узбекской сборки. Водитель трамвая неторопливо осматривал немного поцарапанного красавца. Узбекский ас-истребитель дорожных старушек злобной Моськой носился вкруг неторопливого вагоновожатого, подпрыгивая и брызжа слюной. Изумрудный ручеек тосола, вытекающий из недр убитой кореянки, тонкой струйкой журчал под уклон новоиспеченной улицы Куинджи, а всегдашней Артёма. «Катилась по асфальту весенняя вода, стрижи крутили сальто в звенящих проводах…»[31], всплыло в сознании Дока лет тридцать как забытое четверостишие. Эх, почему с похмелья так на романтику пробивает? Вопрос относился к разряду риторических, ответа на него не нашлось.

Из коридора донесся гул, перемежаемый глухими ударами. Холодильник на кухне включился, не иначе. Док натянул джинсы; не застегивая, надел рубашку и пошел по азимуту на уханье. Кухонный стол оказался завален грязными тарелками, стаканами и рюмками – вчера никому не пришло в голову навести хотя бы какое-то подобие порядка. Посреди натюрморта, как салютное орудие, устремленное в зенит, красовалась почти оприходованная литр семьсот пятьдесят «Абсолюта». Да, ухмыльнулся Док, дали старпёрского жару. Док не пил несколько лет – редкие дегустации марочных сухих к делу не относились. Но вот чтобы так, как вчера, почти ноль восемь поднять на грудь – такого давно не было. Доку совершенно не хотелось надираться с доходяжным Кулибиным; не его компания, не его формат. Но, будучи человеком опытным, он сразу понял, что, не выступив перед Жекой «в полный рост», ничего не достигнет, а просто потеряет время.

Теперь же настало время расплаты. Голова недвусмысленно побаливала. Страшно себе даже представить, что бы стало, будь то не шведская пятерной очистки, а какая-нибудь местная паленка или, не дай бог, самогон. Нужно было лечиться. Подобное лечится подобным. Немедля следует махнуть пятьдесят граммов и присесть ненадолго на табурет. Вскоре ощутимо полегчало, но слабость сменилась нарастающим чувством голода. Док открыл холодильник. В холодильнике Жеки повесилась мышь, причем ей не повезло дважды – потому что, очевидно, после того как она простилась с жизнью, ее вчера вдобавок и съели. Грязный винтажный холодильный агрегат, возрастом немногим моложе Дока, изнутри светился молочно-белой девственной пустотой. В хлебнице на шкафу нашлись лишь окаменевшие крошки да пара пустых высохших тараканьих яиц.

Жека, подтянув тощие ходули к впалому животу, безмятежно сопел на целибатной односпальной кровати, более подошедшей бы невинной пухлой Наташе Ростовой, нежели почти шестидесятилетнему, почти бесполому, определенно просравшему все, что только можно в жизни, существу. Док застегнул рубашку, нашел на одежной вешалке вторую пару ключей и тихо притворил за собой входную дверь. Идти в гору с похмелья ощутимо тяжеловато. Но чего не сделаешь, если по нужде. Супермаркет «Зеркальный» оказался далеко, в километре – за Театральной площадью. Затарившись всем, чем только можно, Док пустился в обратный путь – на этот раз куда как более приятный, потому что под горку.

Водка вчера капитально развязала Жекин язык.

– Я ж тебе говорю! – исступленно орал «таракан». – Я смогу повторить! Да я точно повторю! Ты что, мне не веришь?!

Портрет Сёрла[32] под грязным стеклом, безуспешно отполированный Жекиным рукавом и водруженный на полку буфета, бликовал под тусклым светом единственной лампочки в потолочной трехрожковой люстре. Жека, тряся рюмкой и не замечая, что из нее почти все выплеснулось, распалялся больше и больше.

– Там же все элементарно! Все гениальное – просто! Смотри, есть такой слой пространства, ну, хочешь, назови его подпространство, или надпространство, или еще как. Да какая, на хер, разница, как назвать? Этот слой-то и есть хранилище неисчерпаемой энергии. Такой, что если даже всю нашу Землю сжечь, а то, что не сгорело, спалить в термоядерной реакции, и всю-всю энергию собрать, ни калории не израсходовав, – так вот, всей этой обычной энергии будет всего лишь, ну, может, одна стоквадрилионная от того, что там, в этом пространстве есть! То есть мы все, на самом деле, сейчас уподобляемся умирающим от жажды, вынужденным собирать и конденсировать мелкие капли росы в маленькую бутылочку, чтобы не сдохнуть! А сами – сами-то лежим на слое стекла, а под ним миллиарды тонн свежей чистой прозрачной прохладной воды! И все, что нужно сделать, так это, условно говоря, пробурить стекло и навсегда забыть о сборе конденсата!

– Жек, а что же тогда все предпочитают дохнуть от жажды?

– Да потому что там есть такие тонкости, до которых пока никто не добрался!

– А как же Сёрл?

– Да никак! Про него теперь только фильмы снимают. Он там мычит что-то. А ни одного прототипа, что, вроде как, были у него в шестидесятых, нигде нет.

– А где они тогда?

– Где-где! В Караганде! Ты вообще себе представляешь, что это такое?

– Ну, представляю. Бесплатная энергия…

– Да ничего ты не представляешь! Это конец всему! Всему миропорядку, что сегодня есть! С первого дня свободной энергии – другой мир. И вот Сёрл…

– А что Сёрл?

– Да сделал он в шестидесятых свой генератор. Сделал! Начала машина работать. И тут он понял, что не жилец.

– Почему?

– Темный ты. Представь себе: кто-то делает такой генератор и при этом протоколирует, как все сделано. То есть можно повторить. Как ты думаешь, где он будет, когда за ним повторят и убедятся, что устройство тиражируемо?