Мама на нуле - Анастасия Изюмская

Когда ребенку было 5 месяцев, мы пошли к специалисту. Она меня выслушала и прописала паксил и амитриптилин, дозировок не помню.

Я пила их полгода и просто летала. Никогда не чувствовала в себе такой энергии. Начинала курс ранней весной, закончила в начале осени.

Конец приема антидепрессантов совпал с сильным стрессом. Я взяла много фрилансерской работы и очень переживала, что не справляюсь. Это был тяжелый период, также со срывами, хотя уже и не такими сильными.

Ребенок подрос, исполнился год, с ним стало легче и интереснее, чем когда он был совсем младенцем. Поэтому осень и зима прошли более-менее нормально (я очень тяжело переношу зиму в принципе, это время не живу, а выживаю, терплю). Но тревоги и страхи все-таки оставались. Иногда я снова боялась себя и не доверяла себе, видела в воображении эти картины смерти, мои мысли пугали меня.

В конце этой весны мы поехали в долгожданный отпуск. К тому моменту муж был измотан: он очень много работал, чувствовал себя уставшим, работа его уже бесила. Мы думали, что поездка освежит нас, даст передохнуть, наполниться чем-то хорошим, и мы вернемся обновленными. Но с ним это не сработало. Он вернулся на 10 дней раньше меня и ребенка, но и в одиночестве не смог прийти в себя. А у меня тревоги так и остались, И вместо того чтобы наслаждаться морем и солнцем, я постоянно чего-то боялась. За пару дней до возвращения я просто легла и зарыдала, безо всякого повода. Лежала, не могла встать и не понимала почему. Большого труда стоило как-то взять себя в руки.

Страх, тревога, стыд, глубочайшее чувство вины за все происходящее – все это постоянно со мной.

Муж пошел летом на терапию, и там выяснилось, что в период моей ПРД (послеродовой депрессии) он принял удар на себя, оказывая мне огромную психологическую поддержку. И, поскольку он не мог себе позволить выражать свои чувства, агрессия и усталость накапливались. Поэтому спустя 1,5 года у него случилось сильное выгорание. Сейчас он успешно проходит терапию и восстанавливается.

Мне же снова хуже, и муж настоял, чтоб я тоже пошла на терапию. Сходила уже раза четыре к врачу, которого мне порекомендовали. Врач сделал тесты и выписал медикаментозное лечение – ламиктал и фенибут. Феназепам – на тяжелые случаи.

Лекарства выписали в середине терапии, когда у меня снова случился срыв. Мы тогда с мужем и ребенком были на даче несколько дней, ждали в тот вечер друзей в гости, очень хотели этой встречи. Но днем со мной что-то случилось: я уложила ребенка спать, приготовила обед, чай, а потом муж за что-то ругал собак, и у меня щелкнуло. Я не знаю почему, но я вышла за пределы дачного участка. Думала, наверное, пройтись проветрить голову, но пошла к реке и окунулась прямо в одежде. Вернулась в дом и стала биться головой о стену. А потом какое-то время просто сидела и не могла встать и что-то делать, голова была пустая; после этого муж меня уложил спать.

Пью таблетки уже 4 недели, но все равно у меня бывают какие-то приступы. То я 5 дней летаю, провожу все время с ребенком, все делаю по дому, не устаю, радуюсь, ни на что не жалуюсь. Жизнь кажется просто замечательной, я себе нравлюсь и уважаю себя. А потому вдруг лежу на кровати и снова рыдаю, не могу встать, говорю, что испортила всё, всю жизнь своим родным и себе. Сейчас – качели снова в сторону тревог, страхов, нет ощущения нормальности и счастья.

Мне диагностировали циклотимию, это БАР 3-го типа[2]. Я понимаю, что таблетки не исправят моей ситуации, что нужна хорошая терапия. Но я пока вообще не чувствую толка от нее, мне сложно довериться врачу, я не верю, что она меня видит, слышит и понимает. Я не верю, что мои проблемы кому-то нужны, кроме меня. И я не уверена, что у меня и правда такой диагноз.

Кроме того, глубокое чувство вины только усиливается из-за того, что я сама сейчас не зарабатываю, так как провожу все время с ребенком. Муж, естественно, не попрекает меня деньгами. Но я-то все равно испытываю вину и стыд, когда трачу деньги. У нас нет финансовой стабильности. Сеанс терапии стоит 2500 в час, и я всякий раз думаю, что полезного можно купить на эту сумму ребенку или на какие бытовые нужды можно было бы ее потратить.

После часа терапии я не чувствую ничего. Будто просто рассказала что-то о себе, поплакала, а мне покивали и попрощались. Последняя встреча меня сильно расстроила, потому что мне показалось, что меня осудили. Я не хочу больше ходить к этому специалисту, хочу найти человека, к которому возникнет столь необходимое доверие и который действительно захочет и сможет мне помочь.

Спасибо, что дочитали до конца. Надеюсь найти здесь понимание и посильную помощь. Мне очень жаль, что все это происходило и происходит, не так я себе представляла материнство.

Екатерина Суворова. 37 лет. Второй брак (4 года). Две дочери (8 и 2 года). Ждет третьего ребенка. Родной город – Санкт-Петербург, живет в Москве

#вОжидании

#третийРебенок

#ревностьДетей

#изоляция

#выгораниеУмужа

С первой беременностью у меня не было чувства выгорания. И после родов тоже. У меня был очень ответственный подход: это моя мамская работа, я должна подготовиться, книжки важные прочитать, детские игрушки восемь раз помыть… Были разные занятия, которые отвлекали и не позволяли выгорать. Плюс много адреналина.

Выгорание подкрадывается примерно через год: ты все время вкладываешься в ребенка, а фидбэка очень мало. Это со вторым и третьим уже меньше распаляешься: младенец не становится главным в семье, таким центром мира, каким был первый ребенок. И здесь устаешь уже от быта, от того, что дети рвут на части.

А с первым получается что-то вроде одержимости. Ты сидишь дома, вроде бы ничего не делаешь, а энергию куда-то нужно ведь направить! Начинаешь заниматься с ребенком, читать ему в больших объемах, развивать его всеми возможными способами, но очевидного результата это не приносит, и тогда становится грустно. Ты как будто что-то делаешь, но не очень понятно, что именно, всё растворяется в бессмысленности происходящего, все равно что кошку на пианино учить играть: у тебя ничего не получается, но ты продолжаешь это делать.

У меня было жуткое ощущение собственничества. Никому не могла в руки дать ребенка, никому не доверяла. Умирала от усталости, но не могла отдать дочь бабушке. Не могла с коляской никого отпустить погулять, думала: «А вдруг заплачет? Ребенок не должен плакать!» Со второй дочерью я уже успокоилась и могла доверять ребенка бабушкам.

Самым тяжелым в тот, первый раз оказалось тотальное одиночество. Мне казалось, что я интроверт и легко перенесу социальную изоляцию. Но, родив, я изменила свое мнение: мне не понравилось, что все вдруг куда-то пропали. С одной стороны, это объяснимо. Люди думают: «Я же помешаю, если буду звонить».