Мама на нуле - Анастасия Изюмская

В итоге муж настоял, чтобы я начала лечиться. Я принимала успокаивающие препараты, которые разрывали изматывающий цикл тревожной мысли, – она вертится по кругу и утомляет до предела, отнимает все силы.

Надо сказать, что это было хорошее решение, потому что довольно быстро мне стало лучше. Сначала наладился сон, затем общее состояние. Было чувство, будто выздоравливаешь после тяжелой болезни. Постепенно начала возвращаться радость жизни, какой-то интерес, желание что-то делать. Но в общей сложности ушло, наверное, месяца два-три, пока я не почувствовала себя более или менее нормально.

Если честно, мне бы самой и в голову не пришло идти по медицинскому пути. У меня на тот момент мысли были исключительно о том, чтоб отдохнуть, подольше поспать. Сложно даже сказать, что какие-то мысли вообще могут быть, когда у тебя отчаяние, бессилие, слезы и ощущение, что ты погружаешься в какую-то бездонную воронку. Наверное, это были даже не мысли, а желание замереть, не существовать, забиться куда-то.

Я помню, у меня были настойчивые фантазии о том, чтоб забиться в кладовку. У нас была двухкомнатная хрущевка, в маленькой комнате была кладовочка. Мне хотелось забиться в нее, запереться изнутри, чтобы меня там никто не нашел. Исчезнуть, спрятаться в щель.

В общем, я благодарна мужу за то, что он настоял на приеме лекарств. У меня было поначалу сопротивление: почему это я буду пить транквилизаторы?

Но как только я начала лечение, сразу стало существенно лучше, через неделю-две, и постепенно я стала выбираться из этого состояния.

Но какой-то след остался. После этого периода у меня появился, например, страх усталости и недосыпания. Раньше его не было: 24 года – Господи, ну не выспался, не поспал, мало ли что!.. Интересная ночь была, было чем заняться. А эта история с нервным истощением оставила след.

С тех пор я старалась не заплывать далеко за буйки.

– А какие отношения у вас в тот период были с мужем?

– Сложно это назвать отношениями, потому что меня затягивало в воронку истощения, опустошения, отчаяния, а муж растерянно наворачивал круги вокруг меня, пытаясь как-то этому препятствовать и что-то сделать. То есть один из признаков этого состояния – что ты теряешь способность устанавливать отношения, утрачиваешь возможность регенерации с помощью близких людей. Ты забираешь в себя все эти валентности общения, отношений, закукливаешься все больше. Может быть, таким образом срабатывает психика – ради защиты, в ее представлении. И убирает все, что она считает лишним, переходя в режим полной экономии. Но в конечном счете ты лишаешься и возможности восстановиться, получив поддержку от людей.

И все, что могут делать близкие в этот момент и что делал муж, – подходить вместо матери к ребенку. Даже само слово «отношения» в подобной ситуации, наверное, не очень применимо. Какие отношения могут быть у человека, который лежит после автокатастрофы весь в бинтах, а вокруг – приборы и капельницы? Спасибо, что медсестры подходят и что-то делают для тебя, но это не совсем про «отношения».

– В какой момент муж начал настаивать именно на медицинской помощи, на медикаментозном решении ситуации?

– После того как он попробовал все первые приходящие в голову, очевидные действия: дать мне поспать, погулять; после того как они все были испытаны, а мое состояние не улучшилось, он понял, что надо серьезно помогать нервной системе. Мать моего мужа болела всю жизнь, все его детство, и он вынужденно имел хорошее представление о медицинской части жизни, с таблетками, лекарствами. Он больше знаком со всем этим, чем я, хотя он и не медик. Поэтому ему первому пришла в голову эта мысль, мне бы она ни за что не пришла.

– Из дня сегодняшнего – каким видится этот опыт?

– Это было для меня открытием собственной сферы уязвимости. До этого я не знала, что можно дойти до такой степени истощения просто от того, что ты очень нервничаешь и не отдыхаешь. Это был тот опыт, который тебя меняет.

Как в первый раз каждый из нас обнаруживает, что если ударить в солнечное сплетение, будет очень плохо, даже если не сильно. И так же случайно ты вдруг обнаруживаешь, что у тебя есть нервы, что это ткань, которая может истощиться. Что это действительно серьезная штука, которая может ослабеть. Что это – не «возьми себя в руки», «смотри на вещи позитивно и не заморачивайся».

Как ты не можешь поднять груз 50 кг, так ты в этом состоянии не можешь взять себя в руки. Не можешь не потому, что не хочешь.

Теперь-то я знаю, что это неврастения, о которой я раньше читала в романах XIX века, думая, что это только про тургеневских девушек, а оказалось, что это совсем не романтично, не привлекательно, что это реально очень плохо и просто опасно.

Я себе представляю, что если бы в такой ситуации была, например, женщина, у которой нет мужа или у которой более дистантные отношения с мужем, то, думаю, можно было дойти до чего угодно: до суицидальных мыслей и попыток, до полного прекращения деятельности через тяжелую болезнь. И это знание кажется мне важным, потому что, во-первых, рождается чувство к себе и к другим, понимание того, что надо беречь себя в какие-то моменты. Что надо стараться не бить и самой не получать удар в солнечное сплетение. Чтобы не пришлось вести себя так: тебя ударили, а ты улыбнись и иди дальше. В случае с нервным истощением так не получится.

Ну и, наверное, осталось понимание предвестников. Есть некое ощущение в теле, в эмоциях, когда ты понимаешь, что подходишь к этой черте, что она уже где-то рядом. И это, конечно, важно, особенно с такой эмоционально тяжелой работой, как у меня.

После того случая было еще несколько заплывов за буйки, и у меня теперь есть совершенно четкая и однозначная рефлексия, возникающая в те моменты, когда дело пахнет керосином.

То есть появилось больше осознанности, больше понимания и четкие телесные ощущения, которые говорят: надо что-то менять в своей жизни прямо сейчас, если не хочешь опять дойти до такого состояния.

– Если бы вы знали то, что знаете сейчас, как применили бы сегодняшний опыт тогда, в свои двадцать четыре года?

– Если бы я сегодняшняя могла бы поговорить с собой тогдашней, я бы просто сказала, что все будет хорошо (важности образа положительного будущего посвящена глава «Мечты о рае»). Ты ведь не знаешь, что все будет хорошо. Допустим, мы можем защитить себя от перегрузки на работе, но мы не можем защитить себя от того, что ребенок заболеет и мы будем бояться за него всерьез. Или что возникнут какие-то обстоятельства, которые превысят наши возможности.

Я не думаю, что корректно ставить задачу избегать нервного истощения. Но важно понимать, что это может случиться с каждым при определенных обстоятельствах, что в этом состоянии человек не может сам себе помочь, и очень важно, чтобы в этот момент кто-то помог. Чтобы это были друзья, семья, специалисты, тот, кто скажет: «У тебя нехорошее состояние, давай сделаем так, так и так». Потому что в этом состоянии пропадает любая способность к планированию, любая способность волевой саморегуляции.