Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943-1945 - Дитер К. Хуцель

Я никогда не встречался с Дорнбергером до момента его переназначения. Старослужащие часто называли его добродушным прозвищем Зеппль от названия баварских кожаных шорт Seppl-Hosen, которые он иногда носил во внеслужебное время. В те дни в Пенемюнде Дорнбергер был известным и уважаемым человеком. Многие ведущие инженеры знали его с начала 1930-х годов – с тех времен, когда ядро ракетной группы формировалось в Куммерсдорфе, недалеко от Берлина. В 1937 году большинство из этих людей перевели в Пенемюнде, строить который решили в августе 1936 года после взаимовыгодного соглашения с ВВС. За годы строительства, пуска завода в эксплуатацию и разработки А-4 Зеппль проводил большую часть времени в Пенемюнде.

Я завидовал тем, кто имел возможность участвовать в становлении ракетной отрасли. Должно быть, запус ки с острова Ойе были особенно интересными и захватывающими. Грайфсвальд-Ойе, часто называемый Ойе, – небольшой остров в 10 километрах от побережья Балтий ского моря возле Пенемюнде. Его площадь менее 2,5 квад ратного километра, на острове жили только работники маяка. Пока строился основной завод в Узедоме, на острове Ойе, ставшем отличной экспериментальной пусковой площадкой, произвели запуск A-5 – предшественницы А-4, меньшего размера. Двигатель А-5 развивал тягу в 1510 килограммов, топливо в двигатель подавалось под давлением. На ракете была установлена система управления для изучения поведения А-5 в полете и дальнейшего совершенствования. Когда А-5 поднималась на высоту в несколько километров, раскрывались два парашюта, и ракета мягко садилась на море, часто находясь в достаточно хорошем состоянии для заправки, смазки и повторного использования.

Однако такие запуски можно было производить только в ясные дни. Поэтому приходилось ждать днями и даже неделями, бездельничая долгими-долгими вечерами в скромном жилище. В результате этого работники Пенемюнде сплачивались, что помогало им в дальнейшей работе.

Задачи, которые ставились перед ведомством Дорнбергера, росли, как грибы, и его визиты в Пенемюнде становились короче и реже. Поскольку военные оценили важность Пенемюнде, Дорнбергер все чаще и чаще приезжал в сопровождении генералов, офицеров и чиновников, которые периодически приходили на ИС-7.

Но одновременно с его переназначением вопросами разработки жидкого топлива стало заниматься отдельное ведомство, названное Wa Pruef 10 со штаб-квартирой в военном подразделении Пенемюнде. Подобные изменения казались логическим результатом нашего расширения, но в то же время начали создаваться организации от департамента военной логистики, управления армейскими боеприпасами, руководства СС, партийных боссов, государственные учреждения и промышленные ассоциации. И еще был целый лабиринт подразделений, главных контор, субконтор, комиссий, подкомиссий, комитетов, подкомитетов, специальных комитетов, рабочих групп, наблюдательных советов. Трудно сказать, какие организации были нужными, а какие бесполезными и дублирующими.

Я полагаю, все это – основной бич успеха. Ракеты, которые так долго являлись объектами презрения и скептицизма крупных нацистских чиновников, включая самого Гитлера, в настоящее время стали чудо-оружием, способным изменить ход войны. Ракеты набирали популярность. Мы получили необходимые нам приоритеты, а также надоедливое вмешательство и беспрецедентный статус «организации». Как ракета А-4 после срыва пламени и выключения двигателя начинает двигаться по инерции, так и понятие «секретное оружие» теряло свою значимость.

Той ночью в затененной комнате я слушал беспокойное гудение бомбардировщиков, летящих на Берлин. Я боялся за Ирмель. Несколько дней я не получал от нее известий, ее письма приходили редко и с опозданием. Я не виделся с ней уже несколько недель. Когда я начинал работать в Пенемюнде и не было проблем с железнодорожным сообщением в Берлине, мы встречались почти каждую неделю, обычно в Альбеке, недалеко от Свинемюнде, где провели много приятных часов на пляже. Я с улыбкой и теплотой вспоминаю то время, когда она штопала мои носки или привозила с собой отличные пирожные. Теперь подобные поездки стали небезопасными и невозможными. В полудреме я размышлял о том, что мы планировали сделать, когда кончится война. Мне стало тошно, когда я задался вопросом, доживем ли мы до конца войны. Жаль, что Ирмель не уезжает из Берлина, как я убеждал ее сделать. Засыпая, я слышал пульсирующий гул бомбардировщиков и понимал, что наступила очередная бессонная ночь.

Изогнутая двутавровая балка и трещины на потолке в диспетчерской теперь стали постоянным напоминанием о том, что Пенемюнде – мишень для бомбардировщиков союзников. У всех на уме было два вопроса: будет ли очередная бомбежка, выдержит ли потолок еще одно прямое попадание.

Никто не верил, что нам удастся избежать дальнейших атак или что потолок выдержит прямое попадание. Кстати, не было никакой возможности его отремонтировать. Несмотря на наши приоритеты и популярность нашей работы в высших эшелонах власти, к настоящему времени нам не хватало материалов, чтобы выполнить основную программу, не говоря уже о том, чтобы заниматься бомбоубежищем. Эту проблему предстояло решать самостоятельно, и мы часто об этом говорили.

– Потолок не выдержит очередной налет, – заметил я как-то днем, качая головой. Я заявлял об этом уже много раз, и никто не возражал.

– Но где мы будем прятаться? – запротестовал один из инженеров, в отчаянии вскидывая руки. – У нас пятнадцать минут после объявления воздушной тревоги, чтобы найти убежище. Транспорта нет, придется добираться пешком.

Он затронул одну из самых болезненных тем – нехватку транспорта. Мы решили, что укрытие на случай авианалетов должно находиться в нескольких минутах ходьбы или бега от места работы. Обсуждение продолжалось, а у меня возникало дурное предчувствие, что Пенемюнде умирает. Да, мы запускали ракеты с радующей частотой, и сбои случались реже и реже. Но кроме ракет из «Миттельверка», поставок материалов для сборки ракет, продуктов питания и бесконечного наплыва посетителей, в Пенемюнде больше ничего не происходило. Если оборудование изнашивалось или повреждалось во время бомбежки, мы создавали новое. Если оборудование было разрушено, мы обходились без него.

– А как насчет камыша вдоль берега? Его наверняка не будут бомбить, – заметил кто-то.

– Намеренно не будут, – ответил я, качая головой. – Но если они прилетят с той стороны и начнут ковровую бомбардировку немного раньше…

Обсуждение продолжалось. Насаждения в направлении «Завод-Запад» также не годились для укрытия по той же причине. Без транспортного сообщения добраться до убежищ вокруг Строения-4 проблематично, и, кроме того, они, вероятно, были уже полностью заняты. Потом кто-то упомянул сравнительно новое укрытие вблизи «Завод-Запад». Якобы оно находилось слишком далеко от дороги, но через лес до него всего десять минут ходьбы. Я послал двух сотрудников на разведку – они вернулись через два часа.

– Мы заблудились и зашли немного дальше, чем думали. Но, – объяснили они, – туда можно дойти за пятнадцать минут.

Пятнадцать минут довольно большой промежуток. Ведь нельзя же просто встать и уйти из центра управления в укрытие. Нужно закрыть помещения, отключить приборы, а на это необходимо время. Однако лучшей альтернативы у нас не было, и я решил, что, если бомбежка начнется прежде, чем мы доберемся до укрытия, по крайней мере, в лесу у нас будет хотя бы какая-то защита. Потом я подумал о двухчасовом отсутствии сотрудников.