Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

Он кивнул, вышел в коридор и сочувственно посмотрел на девушку. Лихорадочный блеск глаз, горящий румянец на скулах.

– Вы простудились? Да, я вижу, что вам нездоровится. Конечно, отменяйте запись и идите домой.

– Подождите, – Ольга всплеснула руками. – Да нет же, со мной все в порядке. Просто… – она решительно выдохнула и закончила: – Я хочу вас пригласить в кино. Говорят, фильм неплохой.

Антипов опешил. Кино? Про пластических хирургов? Что ж, если так, можно, наверное, и выбраться.

– Тимур Андреевич! – звенящим голосом воскликнула Зацепина. – Я думаю, что сюжет фильма абсолютно не связан с медициной. Неужели вы и в кино хотите смотреть на наркозные аппараты и скальпели?!

Вначале возник порыв пуститься в объяснения. Сказать, что медицина требует полной самоотдачи. А когда являешься не только практикующим хирургом, но и владельцем клиники, кино и тому подобные развлечения воспринимаются как кощунство перед пациентами и подчиненными, за которых отвечаешь. Что для души есть антиквариат. Не избавиться от этой тяги, никогда, это уже зависимость.

А потом Тимур Андреевич испугался. Этот спич отнимет минут пятнадцать. Поэтому он просто легонько ущипнул пылающую щечку косметолога и, улыбнувшись, сказал:

– Оленька, на днях мне принесут запись операции известного американского врача. Приглашаю на просмотр!

– Коль, дай свою «флэшку»!

– Вадюшин, давай не жмись. У нас ничего под рукой нет. А макет сохранить надо. Мы перепишем дома файл на свой комп и вернем тебе карту памяти.

– Коль, я знаю волшебное слово. Пожалуйста!

Голоса Никитоса и Александроса звучат умоляюще.

Да, он недолюбливает близнецов. Еще со школы «сладкая парочка» его всегда раздражала. Но вроде ребята стараются вести себя прилично. И потом, второй курс – это все-таки не школа. Надо взрослеть. Даже если еще мчится в памяти заливающийся слезами мальчишка, проклиная свою рыжую шевелюру, постоянно вызывающую насмешки.

Коля протягивает Никитосу извлеченную из сумки «флэшку». И искоса поглядывает на компьютер, за которым работают Грековы. Да уж, верстка – не их сильная сторона. Текст статьи не читается, слишком мелкий шрифт. Видимо, ребята хотели сделать акцент на фотографии большого размера. Однако явно переборщили. Заголовок статьи при такой иллюстрации выглядит совсем «слепым». Неудивительно, что они хотят доработать макет дома. С таким к преподу, и правда, лучше и не подходить, даже тройки не поставит.

Коля протягивает «флэшку» и сразу же содрогается. Потому что уже откуда-то знает. Перепутал. Перепутал карты памяти. Они же совершенно одинаковые были в том кармашке, обе в светлом корпусе, обе на 1 гигабайт. Вот и перепутал, и вручил Никитосу ту, где была информация, собранная для книги.

«Они же откроют мои файлы. Все узнают. И начнут смеяться. Говорить: „Наш рыжий Дэн Браун“. Но дело не только в этом. На лекциях они никогда ничего не слушают. История Евфросинии Полоцкой им станет известна лишь после того, как они пошарят на моей „флэшке“… И надо же было такому случиться, что в руках этих недоумков оказалась информация, позволяющая разыскать крест. Но их убили», – ужасается он.

…И резкая боль тут же вырывает его из спасительного забытья.

Такая боль… Невыносимая… Кажется, в животе все расплющено и оторвано от ударов. Нарушено, переломано, закручено. Тошнота с привкусом крови делается все сильнее, сильнее…

– Опять блюешь, сучонок! – устало выругался бугай. – Заколебал. Говори скорее, куда спрятал эту свою фигню. Крест, или как он там в натуре называется.

От испуга – сейчас опять станет бить? – Колю прошиб холодный пот.

Он облизнул распухшие губы. И почувствовал за щекой острый кусочек.

«Зуб, – решил Коля, выталкивая обломок языком. Сил сплюнуть у него не было. – А вот еще один».

– Говори, мудила!

От резкого удара темнеет в глазах.

– Я все рассказал. Ничего не нашел. Не знаю, где искать. Не знаю! Не надо, не бейте больше, не надо-о-о…

Еще несколько часов назад Коля недоумевал, как его выследил бугай с квадратной челюстью. Не понимал, зачем, заломив руку, потащил его среди ночи в лес. Потом какое-то время в сердце жила надежда. Ведь должен же кто-то услышать его крики, глухие звуки ударов по дергающемуся, хоть и привязанному к дереву телу. Теперь хотелось только одного. Чтобы перестал опускаться то на живот, то на лицо увесистый безжалостный кулак. И чтобы хоть чуть-чуть, ну хоть капельку меньше жгло, и крутило выворачивало там, под ребрами. Если они еще остались, ребра…

«Как странно, – думал Коля, вглядываясь в солнечные лучи, бродящие, как прожекторы, между деревьев, – я ведь вижу, это солнце. Но почему-то яркость света постепенно уменьшается. Бугай повредил мне глаза? Темнеет. Темнеет все сильнее».

В черноте оказалось неожиданно хорошо. Не страшно. И, как ни странно, не больно.

– Сучонок! Ты что, откинулся?! Сучонок!

Где-то орал бугай, но Коля слышал его голос, как через стенку, толстую, почти не пропускающую звуки. Стенка была невидима, но Коля вдруг понял, что она есть, и бугай находится за ней, а он, Коля, почему-то оказался в вязкой всеобъемлющей черноте.

И можно уже потрогать живот – не болит. Можно найти языком во рту все зубы. Все! Никаких обломков, нет привкуса крови. Можно идти – ноги передвигаются безо всяких усилий, колени, куда бугай засандалил своими ботинками на толстой подошве, не ноют. Можно все. Кроме одного. Выбраться из необъятной темноты…

Могилев, 1941 год

Близкое дыхание войны чувствовалось в Могилеве особенно сильно. То тут, то там встречались организованные группы людей, занятых рытьем противотанковых окопов. А еще казалось, что весь город мобилизуется для отправки на фронт. Возле военкоматов голосили женщины.

– Сыночек, ты только пиши!

– Любимый, возвращайся скорее!

Капитан НКГБ Евгений Прудников, прибывший в Могилев со специальным заданием из Москвы, пробиваясь через галдящую толпу, с досадой поморщился. Разведка давно докладывала о намерении Гитлера объявить войну Советскому Союзу. Агентура сообщала детали разработанного в Германии плана «Барбаросса». Многие оперативные сотрудники знали подробности этого плана. Только руководство страны продолжало верить в подписанный договор о ненападении и не предпринимало никаких мер по подготовке к войне.

Прудников уже не застал «ежовских чисток» чекистского аппарата. Но память о них была еще слишком свежа в коридорах и подвалах Лубянки. И Евгений прекрасно понимал, почему руководство НКГБ не рвалось переубеждать товарища Сталина. Но все же, все же. Доклады делались! Время упущено…

Лишь 22 июня, через несколько часов после начала войны, НКГБ СССР издал директиву «О мероприятиях органов госбезопасности в связи с начавшимися военными действиями с Германией». На специальном совещании она была доведена до сотрудников НКГБ. Предстояло привести в готовность весь оперативно-чекистский состав, обеспечить охрану важнейших промышленных предприятий, железнодорожных узлов, аэродромов.