Испытание на прочность - Александр Ярославцев

Осматривая больного, хирург сразу определил, что вражеская пуля пробила Нахимову грудную клетку, повредила легкое и, раздробив лопатку, вышла наружу. Пирогов приложил максимум своих сил и умения и даже чуть больше, но жизнь адмирала висела на волоске. От обильной кровопотери кожа его стала пергаментно-желтой, а пульс – нитевидным. Нахимов несколько раз приходил в себя, открывал глаза, но ничего не говорил. Обводя присутствующих тусклым взглядом, он как бы искал кого-то и, не находя, снова смежал веки. Находившиеся рядом с ним люди не скрывали своей скорби и горести и плакали, не стесняясь слез.

Около двух суток длилось это критическое состояние, и никто не мог сказать, что будет через пять минут. Все только рьяно молились Господу Богу за жизнь своего адмирала. Всё это время Пирогов не отходил от постели больного, полностью посвятив себя заботе о Нахимове. Трудно сказать, что сыграло свою положительную роль – искусство врача, мольбы людей, а может, всё это вместе, – но Нахимов остался жив.

Крайне ослабленный, неспособный самостоятельно сдвинуться из-за нестерпимых болей в груди, адмирал со всеми предосторожностями был отправлен в Бахчисарай, а оттуда в Симферополь. Пирогов сильно переживал, довезут ли Нахимова до госпиталя живым, но все обошлось, и больной медленно пошел на поправку.

Когда в русском обществе стало известно о ранении адмирала, во всех храмах обеих столиц прошли торжественные молебны во здравие Нахимова. Все сразу осознали, насколько важен и нужен для России был этот человек, на плечах которого лежало тяжелое бремя защиты Севастополя.

Адмирал был жив, но едва только он оставил осажденный город, как над ним отчетливо замаячил призрак сдачи противнику. На место Нахимова Горчаков вновь назначил Остен-Сакена, который сразу отдал приказ об увеличении числа понтонных мостов через Севастопольскую бухту для быстрой эвакуации гарнизона и мирного населения на случай падения укреплений Южной стороны.

Князь Васильчиков, генералы Хрулев и Хрущев вместе с начальником Севастопольского порта вице-адмиралом Новосильским были категорически против подобных действий. Все они в один голос говорили, что один только вид мостов сразу породит неуверенность и робость в сердцах защитников Севастополя.

– Пока Павел Степанович был с нами, никто и мыслить не мог об оставлении города! – возмущались патриоты, но Дмитрий Ерофеевич был неудержим в своем стремлении угодить Горчакову.

Сам командующий Крымской армией ради сохранения численности своих войск был готов в случае падения передних рубежей обороны города незамедлительно оставить Южную сторону Севастополя и отойти к Мекензиевым горам. Там, на хорошо укрепленных позициях, генерал собирался дать противнику бой, который, по его глубокому убеждению, должен был стать роковым для сил коалиции.

Возможно, это был вполне здравый и реальный план ведения войны, но осуществить его при наличии в ставке Горчакова такого фанатичного адепта обороны Севастополя, как граф Ардатов, было очень нелегко. Практически невозможно. И потому князь был вынужден ждать удобного случая, который позволил бы ему действовать без оглядки на мнение посланника императора.

Возвращение Ардатова в ставку совпало с жарким обсуждением у командующего мер по снятию вражеской осады Севастополя. К этому Михаила Дмитриевича настойчиво пододвигал государь император, воодушевленный удачным отражением вражеского штурма. Сам Горчаков, подобно светлейшему князю Меншикову, не очень верил в успех планируемой операции, но не мог противостоять нажиму государя и был вынужден выставить этот вопрос на общее обсуждение.

Обрадованные июньским успехом, почти все генералы предлагали князю провести широкомасштабное наступление на тыловые позиции противника. Это, по их мнению, если не заставит врага снять осаду, то наверняка отодвинет начало нового штурма Севастополя, который, судя по всему, был не за горами.

Назывались предполагаемые места нападения русских войск на позиции неприятеля, однако окончательное решение на совещании так и не было принято. Внимательно выслушав пламенные речи своих собеседников, Михаил Дмитриевич не стал торопиться подводить итоги военного совета. Ему было очень важно знать мнение графа Ардатова, который отсутствовал на этом совете.

Вообще царский посланник, по мнению князя, вел себя очень странно. Вместо того чтобы спокойно сидеть в штабе армии и слушать доклады подчиненных, граф был постоянно занят всевозможными делами, которые, по мнению Горчакова, были совершенно не нужны при его положении. В первую очередь это была постоянная борьба Михаила Павловича с нечистыми на руку интендантами, которые с ужасом ожидали новых коварных действий со стороны посланца императора.

После очередного громкого разбирательства со мздоимцами Ардатов на время затихал, и у несчастных снабженцев создавалось впечатление, что интендантские дела его больше не интересуют. Однако по прошествии энного количества времени граф, подобно задремавшему посреди болоту аисту, делал резкое движение, и очередная жертва была у него в руках. При этом Ардатов всегда бил наверняка и прихватывал чиновников, как говорится, «на горячем».

Поразительная осведомленность Михаила Павловича в интендантских делах объяснялась очень просто. К его двум специальным адъютантам шли многочисленные жалобы с описанием форм чиновничьего притеснения. Простой народ стучал на интендантов как заправский барабанщик, увидав в Ардатове свою реальную защиту.

Конечно, всю черновую работу за графа делали его адъютанты, предоставляя ему лишь готовый результат, которым он и пользовался. Главная его задача заключалась во внезапном появлении в нужном месте, разговоре с казнокрадом холодным безжалостным тоном, и это, как правило, давало быстрый результат, поскольку одно только имя Ардатова вгоняло крапивное семя в смертельную дрожь.

В рассказах чиновников, передаваемых из уст в уста, граф изображался исчадием ада, ни дня не проведшим без того, чтобы не сгубить чью-нибудь душу или выпить стакан крови и слез. Конечно, это было сильно далеко от действительности. Граф, безусловно, карал казнокрадов, но карал по-разному. Иногда, увидев, что человек сильно напуган, Михаил Павлович мог счесть, что этого уже вполне достаточно, и отпускал провинившегося, не забыв при этом понизить его в должности или объявить его своим должником.

Долги с чиновников Ардатов тоже собирал довольно необычным образом. Деньги на данный момент не имели для него особой ценности, и потому он брал с должника не ассигнациями или золотом, а делом. Михаил Павлович заставлял провинившегося чиновника в короткий срок сделать ту или иную работу. В основном это касалось снабжения армии порохом, ядрами или провиантом. Так руками самих казнокрадов граф старался исправить их же ошибки и промахи.

Борьба Ардатова с вороватыми интендантами очень раздражала командующего Крымской армией, но при всем при этом Михаил Дмитриевич не мог отказать графу в находчивости при решении трудных вопросов. Поэтому, едва граф вернулся в ставку, Горчаков тотчас же пригласил его к себе и, коротко обрисовав сложившуюся обстановку, спросил мнение Ардатова о предстоящей операции.