Мохнатый бог - Михаил Кречмар

Менквы — дети медведя и человека — страшные древолюди.

Медведица, положившая начало мансийскому клану Пор, поступила ещё проще — для того, чтобы родить первого «медведе-человека», ей было достаточно съесть зонтичное растение порых.

Это, однако, её не уберегло от стрел охотников, которые взяли её дочь с собой. Перед смертью медведица передала дочери обряд почитания зверя. В результате то ли неизгладимой психической травмы, полученной в детстве, то ли искусственного зачатия дитя вышло не очень удачным. Первые Пор-люди (называвшиеся также «менквами») были страшны на вид (остро— и многоголовые), злобны и человекоядны.

Медвежий праздник, или «медвежьи пляски», у народа манси проводился после удачной охоты на медведя с целью задобрить своего грозного предка.

Убивший медведя охотник просил прощения у головы медведя, водружённой на стол. Он вставал и, кланяясь, заявлял морде: «Ты прости, это не я тебя убил, это ружьё моё убило, а его, ты же знаешь, сделали не мы. Так что убили Тебя нечаянно, больше такого не случится». Вступались за своего друга и другие охотники. Шаман пел длинную протяжную песню, а затем три охотника исполняли свой танец. Из их пантомимы зрители узнавали про медвежье житьё-бытьё на небе и на земле, обо всех перипетиях охоты — как выследили и подстерегли зверя, как убили его почему-то семью стрелами.

Очень показательно, что в среде многих примитивных народов бытовало поверье, что можно избегнуть медвежьей мести или божьего гнева за убиение животного, попытавшись свалить вину на кого-нибудь другого. Тон в этом поверье задавали финны, пытаясь убедить убитого медведя, что он пал не от их руки, а попросту свалился с дерева.

Как и всё на свете, медвежий ритуал делится учёными людьми на «восточный» и «западный» толки. «Западный» ритуал является охотничьим культом. Целью его было вымолить у зверя прощение за его добычу и последующее съедение. Этим культом «грешили» таёжные охотничьи племена, разбросанные по северной приполярной области Сибири, — обские угры, кеты, эвенки и эвены.

Приобские кеты имеют два мощных родовых объединения, у истоков которых стоят могущественные духи Кайгусь и Койотбыль.

Кайгусь, приняв решение жениться, не нашёл ничего умнее, как перед браком принять облик здоровенного медведя, и утащил понравившуюся ему девушку. Естественно, весь народ всколыхнулся и кинулся в погоню. В итоге неразумный дух был убит, но перед смертью объяснил своей жене (а та передала дочке — полумедведице), что его можно воскресить с помощью специального обряда. Этот обряд и стал позднее медвежьим праздником.

Дух Койотбыль был в представлении кетов сыном мужчины и медведицы. Последняя нашла в своей берлоге мёртвого мужика и с помощью различных ухищрений сперва воскресила, а потом и оженила его на себе.

Эти северные народы медведя не откармливали специально, как на Амуре и Сахалине, но, когда зверя убивали на охоте, устраивали праздник, который длился несколько дней.

Считают медведя своим предком и современные корейцы. По их легенде, сын бога Тангун сошёл на землю в районе священной корейской горы Пэктусан, за неимением женщин сошёлся с медведицей (судя по всему — гималайской — почернее волосом и поизящнее), и от этого причудливого брака пошёл по миру корейский народ.

У айнов тоже был миф о женщине, которая родила сына от медведя, и многие айны, живущие в горах, гордятся тем, что происходят от медведя. Таких людей именуют потомками медведя, и они с гордостью говорят о себе: «Что до меня, то я дитя бога гор. Я происхожу от бога, который правит в горах», — имея в виду медведя.

Гартвиг указывает: «Немало расточают якуты похвал и медведю. Никогда не забудут они низко поклониться, проходя мимо его берлоги, и прозой и стихами восхваляют храбрость и благородство любимого „дядюшки"».

Д. Фрэзер приводит примеры самых разных проявлений поклонения медведю у первобытных народов: «Алеуты уверены, что они наносят оскорбление душе страшного полярного медведя, если не соблюдают относящиеся к ней табу. Душа медведя задерживается у того места, где она покинула тело на три дня. По их поверью, человек, который нанёс обиду душе медведя, наказание постигает куда быстрее, чем тот, кто обидел души заурядных морских зверей».

Гренландские эскимосы также почитали «нанука» — как они называли белого медведя. Вот что рассказывает об этом полярный исследователь Фредерик Кук.

«Собаки исполняли вокруг поверженного медведя дикую пляску, однако у того ещё было достаточно сил. Он выбрасывал вперёд лапы, да с такой силой, что держал в полном бездействии всю свору. Подоспели другие эскимосы, впереди них тоже мчались собаки. Тотио (один из эскимосов, сопровождавших Ф. Кука в его путешествии к Северному полюсу.—М. К.) подоспел первым и погрузил копьё медведю под лопатку. Зверь принадлежал ему.

Молодой эскимос приумножил свои победы, завершив тем самым перечень деяний, закреплявших за ним право считаться настоящим мужчиной. Он уже успел обзавестись двенадцатилетней невестой, однако без убитого медведя помолвка не могла считаться нерушимой. Он принялся танцевать от радости, переполнявшей его любящее молодое сердце…»

Интересно, что отголоски обряда посвящения в мужчины привились у первопоселенцев Юкона. В период «золотой лихорадки» среди старожилов Аляски бытовала такая побасёнка: «Гражданином штата может считаться тот человек, который помочился в Юкон, познал любовь индианки и убил медведя гризли». Однако, добавляли мудрые старожилы, нельзя вносить путаницу в два последних пункта и будущий гражданин не должен стремиться убить индейскую женщину и познать любовь медведицы.

Бурый медведь был одним из самых почитаемых животных у эвенков. Культ медведя отражён в наскальных рисунках на Ангаре, Токко, Мае. Много скульптур медведя в археологических памятниках с неолита вплоть до Средневековья. Они найдены в могильнике Самусь у г. Томска, на стоянке Берёзовская, в поселении Кондон и во многих других местах. Культ медведя дожил в запретах, оберегах, поверьях, преданиях и обрядах до наших дней.

Эвенкийское божество Сингкэн, по некоторым сведениям, имело образ старых медведей, медведя и медведицы, одетых в национальный эвенкийский костюм. «Я несколько раз посещал их жильё-берлогу во время своих камланий, — рассказывал 80-летний эвенк Р. П. Архипов этнографу С. И. Николаеву, — но они всегда встречали меня по-медвежьи, высунувшись по пояс из берлоги».

Существует несколько вариантов эвенкийских легенд о родстве медведя с человеком: то женщина, заблудившись, превращается в медведя, то от интимного общения медведя с женщиной появляется зверь-ребёнок. Медведю приписываются способности предугадывать мысли и намерения охотника.