Украденный Христос - Дж. Р. Лэнкфорд

– Ты наверняка в курсе, что Папская академия примет решение не в пользу клонирования человека.

Феликс закатил глаза.

– Конечно примет. Но я-то ученый, и в этом отношении мое мнение может расходиться с ватиканским. Дай им волю, они вообще запретили бы участие микробиологов в процессе размножения человека – включая искусственное оплодотворение и контрацепцию. И пусть среднестатистическая женщина рожает по ребенку в год… При этом Церковь закрывает глаза на трудности кормления и воспитания новых чад, игнорирует проблему материнской смертности в родах. Как может Господь желать появления стольких голодающих сирот? Здесь Церковь вынудила нас думать своей головой. Что я и делаю и тебе желаю.

– А как же врожденные уродства? Каждый удавшийся опыт клонирования сначала давал ужасных обезображенных созданий. Если…

– Аделина, я давно изучал этот вопрос и, по-моему, знаю, как избежать патологий.

– Боже правый! Неужели тебя не пугает, что ты можешь приблизить апокалипсис? Тот, что наступит вслед за Вторым пришествием, помнишь?

Феликс удрученно взглянул на нее.

– Современное библейское учение отрицает подлинность апокалиптических пророчеств, приписываемых Иисусу, и я тоже. Неужели ты иного мнения? Ты ведь посещала семинар по учению Христа, перечитала массу литературы. Скорее всего, это придумали его ученики.

– «Скорее всего», Феликс… Твое «скорее всего» еще не означает стопроцентной уверенности. А как же насчет прав того человека, которого ты намерен клонировать?

Феликс отвел взгляд. Этого вопроса он и боялся.

Аделина кашлянула.

– Я наткнулась на одну статью из «Техасского юридического вестника». В ней учтены все издержки, все «за» и «против» клонирования человека. Еще там говорится, что, если ученым дадут разрешение, отправным пунктом для проведения эксперимента будет согласие сторон.

– Да-да, естественно.

– Феликс.– Она наклонилась вперед и заглянула ему в глаза.– Никто не сомневается, что, если репродуктивному клонированию дадут зеленый свет, его можно будет проводить только с позволения донора. Практически любую попытку клонировать умершего наверняка запретят, ведь нельзя же получить разрешение у покойника! Для умершего ребенка, может, и сделают исключение, но лишь с согласия родителей.

Феликс подошел к окну, остановился меж темно-серых занавесей и подставил лицо утреннему солнцу, просачивающемуся сквозь тюль. Долго стоял он там, надеясь, что Господь заговорит в тишине его сердца. Чувства Феликса были в смятении. С этической точки зрения права Аделина. Но разве Божьи поступки когда-нибудь ограничивались человеческой этикой? Господь наверняка остановил бы его, если бы не хотел возрождения Иисуса.

– Один журналист на днях здесь ходил и вынюхивал обо мне…

– Журналист?

– Да, старый знакомый. Случайно оказался рядом, когда я проходил таможню. Работает на лондонскую «Таймс».

– Только англичан не хватало. Их газеты еще хуже, чем наши. Они же гоняются за людьми!

– Точно.

– Феликс, ты должен остановиться! Прошу тебя! Обещай мне, что прекратишь опыт!

Возвращаясь мысленно к Джерому Ньютону, Феликс нарисовал в памяти его лицо, волнистые рыжие волосы. Потом вспомнил, как плакала Аделина в ресторане вчерашней ночью. Он, конечно, сознавал свою вину и все-таки разъярился оттого, что ее надлом привлек внимание зевак – тех, что после разглядывали их в саду. Два образа вдруг всплыли вместе – рыдающая Аделина и волосы Джерома Ньютона. Там, в ресторане!.. Человек, сидящий к ним спиной по ту сторону прохода, был Джером Ньютон! Но как он их выследил? Ответ нашелся сам собой.

Когда они подъезжали к зданию номер 666 по Пятой авеню, когда он смотрел на зловещий рубиновый символ, водитель сказал: «Кто-то сзади вот уже три квартала тычется нам в капот». Неужели Ньютон просто выждал в сторонке, а потом выехал за ними? В любом случае, он сидел далеко и не мог всего слышать. Или мог?

– Нет, Аделина. Даже если завтра клонирование запретят, я не остановлюсь. Иисус не был человеком, подобным мне или тебе. Он был Богом. Прости. Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь. А сейчас я должен спешить.

– Ты хотя бы понимаешь, что я не обязана хранить это в тайне? – прошептала Аделина.

Феликс заглянул ей в лицо. Сколько муки в нем было!

– Я положусь на твое милосердие.

Взгляд Аделины стал отрешенным, лицо – безразличным, а дух любви, что связал их вместе, исчез, не оставив следа.

Утро в Турине выдалось холодным. Отец Бартоло поднял воротник черного пальто и, поморщившись от боли, встал с колен. Прошлой ночью ковчег вернулся на свое место в мраморной раке за вратами часовни. Ученые останутся еще на несколько дней, чтобы посовещаться и обсудить находки, а жизнь в соборе потечет своим чередом. Будут новые фотографии, новые данные спорово-пыльцевого анализа… еще что-нибудь, что так и не снимет с плащаницы покрова тайны. Целый год будут готовиться результаты, которые наверняка ничего не решат.

Каждое утро Бартоло приходил сюда, к часовне, венчающей лестницу собора Иоанна Крестителя,– приходил помолиться перед реликвией и просить Бога открыть ее тайну. Он хотел перед смертью узнать правду, от ученого или в божественном откровении – неважно. Верно ли Иисус, Спаситель, лежал под этим саваном? В день, когда он, Бартоло, умрет, тот ли, чье лицо видел он на плащанице, встретит его во славе, простирая руки с любовью?

Каждое утро Бартоло лил слезы, глядя на ангелов Гварини и всем сердцем мечтая попасть в их обитель, быть ближе к Господу. Тогда ему не придется cоборовать умирающего ребенка, обнимать безутешных отца и мать. Не придется возносить молитвы вместе с приговоренным к смерти, смотреть, как падают его слезы, и знать, что ничего уже не изменишь. Меньше всего Бартоло хотелось видеть людские сомнения и убеждать, что Господь жив. Что Он нас создал. Что Его стопами мы идем. Что Он приведет нас в жизнь вечную.

Последняя причина больше прочих побуждала Феликса молиться об истинности святой плащаницы. Он хотел, чтобы ученые доказали: именно она упоминалась в Новом Завете. Сначала их осторожность, граничащая с робостью, удивила его, потом разочаровала. В конце концов инициативу перехватили самые отважные; они-то и пришли к выводу, что радиоуглеродная датировка могла быть ошибочной. Тогда уже сама Церковь начала осторожничать и не позволила группе доктора Росси взять образцы плащаницы. Отец Бартоло так сильно опечалился, что занемог и следующим утром не выслушал ни одной исповеди, не провел мессы.

Мало-помалу он спустился по черной лестнице, ведущей из часовни. В самом соборе священник прошел по проходу между капеллами, а напоследок преклонил колена и опустил пальцы в святую воду. На Пьяцца Кастелло он подождал мальчишку-разносчика, колесившего кругами на велосипеде.