Одноклассники smerti - Анна и Сергей Литвиновы

— А вы сами считаете, что Надя здесь ни при чем? — нетерпеливо поинтересовался Дима.

Старушка явно не ожидала именно такого вопроса. Она с любопытством взглянула на него.

— И Степан — ни при чем? — поспешно прибавил Дима.

— Возможно, конечно, я не знаю всех деталей, — пожала плечами Анастасия Арсеньевна. — Но, мне кажется, во всех своих бедах Леночка виновата сама… К сожалению… Хотя и нехорошо так говорить о покойных…

Ее глаза увлажнились слезами, и старушка попыталась их скрыть, уставившись в тарелку с пиццей.

Она явно устала.

А у Димы неожиданно мелькнуло: «Хотя и хорошая ты баба, и мудрая, а Ленку Коренкову тоже не уберегла».

Исполнитель

К своим сорока он наконец научился обращать внимание на мелочи. Получать от их созерцания удовольствие. Задумчивое, одинокое облако в ослепительно-синем небе? Аккуратный рядок тоскующих по воде цветов? Даже забытая на бетонном бордюре кофейная чашечка — все его занимало, все давало пищу для размышлений. Как, интересно, то же самое небо смотрится из окон особняка? Почему хозяйка не потрудилась снабдить клумбу автономной системой полива?.. А чашка — она от дизайнера или просто весьма дорогая фарфоровая штамповка?

Задавая себе десятки абсолютно глупых и не имеющих отношения к делу вопросов, исполнитель отдыхал, оставляя дилетантам прерогативу нервно расхаживать, потирать руки и смахивать со лба капли пота. Профессионалы же, полагал он, никогда не тратят силы на бессмысленные действия и жесты. Умение терпеливо ждать в его работе едва ли не важнее, чем молниеносная реакция и крепкие нервы.

День неспешно, но уверенно клонился к закату. Соседние, скрытые высокими заборами дворы оживали. Хозяева коттеджей возвращались из столицы в пригород. В вечернем небе звуки разносятся далеко, и исполнитель прекрасно слышал: кого-то из прибывших встречали с радостью, а на других — прямо с порога обрушивали груду претензий.

Пусть и дорогая, и отгороженная от обычного мира высоченными оградами, а такая же, как везде, жизнь. Любят, ненавидят, завидуют и интригуют везде одинаково — хоть в троллейбусном парке, хоть в заказнике для богачей.

Исполнитель не боялся, что его заметят из окон других домов, — хвала немодным, диссонанс в элитном поселке, кустам черной смородины, кои плотной стеной выстроились вдоль забора. Откуда они здесь? Шутка дизайнера, решившего стать «ближе к природе»? Или, быть может, хозяйка потребовала посадить их сама — в память о босоногом детстве на бабушкиной даче в какой-нибудь деревеньке Грязи? Ведь все они, такие сейчас рафинированные новые русские, когда-то были обычными смердами…

Но пышно раскинувшаяся смородина ему в любом случае на руку. Человек в камуфляже, скрытый ее ветвями, выглядит незаметно. Где-нибудь в деревне, где всем до всего есть дело, его, может, и разглядели бы, и заинтересовались. Но исполнитель давно убедился, что в подобных показушных поселениях жильцам совсем нет дела до соседей. Даже по именам друг друга не знают. Нет желающих долгожданным вечером, принесшим прохладу, брать на себя труд разглядывать, что творится на близлежащем участке. Разве что повару или горничной — но те сейчас заняты беготней вокруг вернувшихся домой работодателей.

…А вот его хозяйка заставляла себя ждать. Из примыкающего к ее участку леска уже потянуло прохладой, из-за забора слева поплыл ароматный дым шашлыка, бесчинствующих детей соседей справа няньки загнали домой — а женщина все не возвращалась.

Другой бы на его месте уже давно начал страдать от неудобной позы, голода и скуки, но он, напротив, чувствовал себя все лучше. Наслаждался единением с природой. И ощущал, как наполняются силой, напитываются энергией его тело и мозг.

Хозяйка может задержаться на сколько ей угодно. Он ее все равно дождется.

Надя

Димка — противный барин и больше никто.

Так думала Надя ранним утром очередного трудового дня.

В восемь пятнадцать, как обычно, она отправилась на работу. Встала, естественно, в семь. Выгуляла Родиона, любимую таксу, потом завтрак, душ, макияж, и ведь не осторожничала — от души звенела посудой, шумела феном… Но этот буржуй даже не пошевелился. А когда она, уже одетая, заглянула в спальню и, не удержавшись, чмокнула сердечного друга в нос, даже мимолетно не улыбнулся. Продолжал храпеть.

«И будет ведь теперь до одиннадцати дрыхнуть! — растравляла себя Надя, раскачиваясь в переполненном вагоне метро. — А потом неспешный кофеек, долгий, на полчаса, душ, и не спеша, без всяких пробок, на работу. Прошу заметить, в машине с кондиционером. А я тут душись…»

Еще плохо, что кое-где в районе уже отключили на летнюю профилактику горячую воду. А наши граждане ведь возней с подогревом себя не утруждают. Едут на работу такие, как есть — пропотевшие со вчерашнего дня. Отдельные интеллигенты, правда, себя туалетной водой для отбития запаха обильно опрыскивают, но в духоте да в толпе получается еще хуже.

…А на станции «ВДНХ» и вовсе разразилась катастрофа. Сначала поезд минут десять стоял с открытыми дверями и не трогался, за это время в вагон набилась еще добрая сотня потных граждан и окончательно расплющила Надю в ее уголке. А потом недовольный голос машиниста объявил, что состав по техническим причинам следует в депо, и будьте, мол, любезны освободить вагоны.

Надю с недовольной толпой выкинуло на платформу. Поезд усвистал, нового не показывалось, станция все больше и больше заполнялась народом, и девушка запаниковала: сегодня в первую смену она работает одна, без начальницы. Значит, и на планерку к директору, без пятнадцати девять, будьте любезны явиться, и зал вовремя открыть, а то ее кандидаты-доктора, хотя и строят из себя приличных людей, мигом побегут жаловаться, что им доступ к талмудам перекрыли.

В это время противный женский голос объявил, что Калужско-Рижская линия, увы, обесточена и пользуйтесь, пожалуйста, наземным транспортом.

«Все. Опоздала», — обреченно подумала Надежда.

В гуще толпы выбралась на улицу. Вдруг повезет? И ей подвернется быстрый, как Шумахер, и при этом недорогой таксист?..

Но проспект Мира, как и положено в утренний час пик, стоял намертво. Да и таксисты явно чувствовали себя королями — весь тротуар перед станцией метро оказался усыпан страждущими за любые деньги, но уехать. Одна девица даже юбку, будто в стриптизе, задрала — но никто рядом с ней все равно не останавливался. В утренних пробках мужикам не до женских прелестей.

Надежда сочла неразумным конкурировать с развратными красавицами и тугими кошельками и, без изысков, втиснулась в маршрутку. Едва плюхнулась — хоть здесь удалось присесть! — в продавленное кресло, немедленно позвонила начальнице. Та, конечно, вредина, но имелось у нее и одно достоинство: жила в двух шагах от библиотеки. В одной из последних оставшихся в центре коммуналок.

Шефиня недовольно выслушала Надин горячий монолог. Буркнула: