Психиатрическая лечебница: На руинах прошлого - Максим Диденко

медленно, на дрожащих руках, чтобы не вытеснить на пол волну из без того переполненной емкости, опустилась в слегка горячую воду, закрывая глаза.

— Как же мне этого не хватало… — протянула она.

Она попыталась расслабиться и не заметила, как спустя несколько минут провалилась в глубокий сон.

Очередной достаточно неприятный сон настиг ее и здесь, в этом металлическом сосуде, до краев наполненном водой, слившимся воедино с хрупким женским телом. Что конкретно снилось, по пробуждении Юля не могла вспомнить, только отвратительные ощущения все той же безысходности. Что-то жуткое из ее прошлого. Единственный эпизод мрачной картинкой отпечатался в воспоминании, будто бы она в больнице, а над ней нависает кто-то похожий на О’Шемиру. Кто-то, как он, только более ужасающий, призрачный, черный и очень холодный. Его прикосновения пронизывали мягкую девичью плоть до костей, въедаясь в глубину, заставляя биться крупной дрожью, больше похожей на конвульсии эпилептического припадка. Кто-то? Нет, она точно знала, что это именно он, но не признавалась в этом даже самой себе.

Юля открыла глаза в полностью остывшей воде. «Просто холодная вода, а сон уже обрисовал страдания и мучения?» — мысленно спросила она.

Возвращения Артема она не услышала.

Он зашел в спальню, поставил вино на стол, сбросил куртку на спинку стула и сел на кровать, переводя дух. Нащупав рядом с собой выступ под покрывалом, он приподнял его и увидел ту самую книгу, принесенную его женой пару часов назад.

Он бросил быстрый взгляд в направлении кухни, будто бы опасаясь быть застуканным за чем-то непристойным, и взял книгу в руки. Края кожаной обложки обгорели и пыль с пеплом оставили на голубой постели черный прямоугольник. Он шепотом выругался, адресуя свое негодование жене. Приговаривал, что, как бы ни была важна для нее эта книга, неужели нельзя было подумать перед тем, как класть ее туда, где они спят обнаженные. Закончив свои причитания, он открыл книгу и прочитал первые строки. Не упустил он и имя автора этого произведения.

Он догадался, куда она ездила и где пропадала. Эта книга с большой вероятностью не была собственностью библиотеки, которой владеет его жена. Потрепанная обложка, пыль и запах гари подтверждали его теорию — его жена достала эту книгу на руинах сгоревшей лечебницы. Его глаза налились кровью ярости. Он вдруг ощутил себя обманутым, преданным, брошенным. Он все время старался помочь страждущей жене, но она все отвергла и решила продолжить копаться в прошлом. Он не мог этого простить ни ей, ни себе…

— Я не слышала, как ты вошел, — сказала Юля, вытирая волосы полотенцем и глядя на Артема, стоявшего в проеме двери их спальни. Она еще не совсем отошла ото сна, а тут еще и это — в его взгляде читалось что-то пугающее. — Все в порядке? Ты какой-то…

— Какой? — оборвал он ее на полуслове.

Он старался не отвлекаться на ее полностью обнаженное тело, если не считать тонкой повязки, поддерживающей травмированную руку, и мелькавшего между нею и его глазами большого махрового полотенца с рисунком цветастого попугая. Верил, что запланированная им беседа поможет думать в правильном направлении. Хотя до этого ей частенько удавалось улизнуть от сложных тем при помощи наглого приставания или же демонстрирования ему изгибов своего сногсшибательного тела, заставляя самого наброситься на нее в порыве страсти.

Юля смотрела на мужа не отводя взгляда, лишь быстро хлопая ресницами, что не осталось незамеченным Артемом. Это говорило о ее попытке понять, с чего такой резкий переход по отношению к ней: с обходительного и заботливого мужа, до рассерженного и претенциозного, совсем чужого мужчины. То, что Артем был не в духе, Юле также было видно невооруженным глазом.

— Скажи, какой у меня взгляд? — продолжал он, заметив ее нерешительность. Больше всего ему хотелось, чтобы она сама сказала то, что видит в его глазах. Быть может, потому, что был несправедливо предан ею и зол на нее. Все эти недели он всячески старался не напоминать ей ни о случившемся с ней, ни с ее отцом. Он понимал, что все это слишком стремительно обрушилось на ее голову, а потому справиться с таким очень сложно, хоть в одиночку, хоть при поддержке близких людей. Но ее попытки снова и снова возвращаться к прошлому для него были совершенно непонятны. Какой в этом смысл? Для чего? Нужно учиться жить дальше, вместо того чтобы каждодневно самостоятельно рыть себе все более и более глубокую яму.

— Я вижу, что ты чем-то встревожен.

— А причин для этого нет?

Его вопросы настораживали ее, и она поняла, что он все-таки увидел книгу, но все же продолжала попытки держать, по всей видимости, последнюю линию обороны:

— К чему ты клонишь?

Она повесила полотенце на ручку двери в ванную комнату и сделала несколько шагов к нему навстречу.

— Юля, я понимаю, что тебе сейчас очень нелегко, но эта…

— Книга? — не выдержала она. — Ты говоришь о книге? Что ты хочешь узнать?

Артем смотрел на нее не находясь, что и сказать. Но Юля уже завелась и готова была говорить:

— Значит, ты думаешь… Кстати, где штопор? Ах, вот он. Я сама! Не нужно… — остановила она мужа, когда тот хотел помочь откупорить бутылку.

Одним большим глотком осушив бокал до дна, она налила еще один и, приложив его в щеке, продолжила:

— Ты не хочешь? А зря, выпил бы. В общем, ты открыл книгу. Так. И что ты в ней увидел? Имя, верно?

— Да, имя человека, который, по нашим сведениям, удерживал тебя там.

— Ах, по вашим сведениям. Это с тем, что ли, пухлым идиотом, который решил, что расследовать мое похищение не может, потому интереснее, а главное выгоднее будет повесить на меня поджог этой чертовой психушки?

Артем не понимал, почему она так завелась, а потому и не мог понять, каким образом ему на все это стоит реагировать. Он представлял себе ситуацию совершенно обратную этой. Ранее Юля никогда не вела себя подобным образом в разговоре с ним. «Нервный срыв? Возможно», — думал он, а потому понимал, что винить ее в этом нельзя.

— Мы пытались помочь…

— Мы пытались помочь, — иронично повторила она.

— Да прекрати ты, в конце концов! Что на тебя нашло?

— Что на меня нашло?! — вслед за его вспышкой взорвалась и она. — А по-твоему, ничего не произошло? Я должна сейчас улыбаться во все тридцать два? Или, может, тебе рассказать все то, что со мной произошло там, пока ты… А чем ты, кстати, занимался в это время?

— Расскажи, — сказал он более мягко, нежели свои