Ласточка - Наталия Терентьева

– А у нас квартиру отняли. Мамка сказала… – Мальчик, видя, что Анна никак не реагирует, продолжил: – Люди плохие… Я не знаю… Нам некуда идти…

– Господи… – Анна убыстрила шаг, мальчик – за ней. – Да не ходи ты за мной, ради бога!

– Ага, – кивнул тот, не отставая. – А когда хавчик дадут? Мамка сказала, здесь всегда хавчик есть…

Анна взглянула на мальчика.

– Еда. Это называется еда.

– Ну да, я и говорю – хавчик.

– Это называется – еда. – Анна постаралась говорить терпеливо.

– Ага, – послушно кивнул мальчик. – Еда. Закусон.

– Нет, просто еда. Сейчас – будет – еда, – четко произнесла Анна.

– Ты злая, – сказал мальчик. – Но ты не бухаешь. Я всегда вижу, когда бухают. У тебя печень вырезали, да? У дяди Гены тоже печень вырезали, он теперь не бухает. Но стал драться. Потому что мы к нему пришли, нам жить теперь негде. А он мамке в глаз дал. А меня обварил. Показать? – Мальчик задрал майку и повернулся спиной к Анне.

Анна быстро отвернулась и стремительно пошла к настоятельнице, которая показалась из-за поворота и тоже направлялась к трапезной.

– Матушка… – Анна, запыхавшись, почти бегом подошла к настоятельнице. – Что это вообще?.. Зачем?..

– Что тебя так испугало, сестра?

– Как мы будем с этим… Я… Вы слышали, как он разговаривает… Зачем их взяли…

– Успокойся, Анна. Тебе нужно молиться о них.

– Да я не о себе говорю, я об этой женщине, ее сыне…

– Здесь она получит утешение и спасение, она верит в Бога, мы должны ей помочь молитвами.

– Тогда я вообще ничего не понимаю… Почему? Зачем?

– А зачем ты здесь, сестра? – мягко спросила настоятельница. – Ты два года ведешь брань, страсти тебя мучают, никто же тебе ничего не говорит, сестры приняли тебя… – Мать Елена цепким взглядом посмотрела на Анну.

– Я? Как можно сравнивать меня и… – Анна остановилась.

Чего-то она не понимает, очевидно. Игуменья отвечала ей совершенно спокойно, как будто Анна пришла сообщить ей какую-то рядовую новость – о том, что закончили прополку или что нужно съездить в город за мукой, мука закончилась. Словно это обычное дело – к ним приехала женщина, которая потеряла себя от пьянства, да еще и с сыном, разговаривающим на языке пропахших нечистотами подворотен.

– Молись о ней.

– Ну здесь же не ночлежка, правда?

– Почему ты так встревожилась, сестра? – негромко, но очень твердо заговорила настоятельница. – Она пришла сюда, потому что любит Бога.

– Но это же неправда! Она квартиру пропила свою, вот и пришла в монастырь, потому что больше некуда.

– Когда некуда больше идти, – кивнула матушка, – человек идет к Богу. Она не воровать пошла и не на вокзал жить, а молиться о спасении. И ты должна, Анна, в сообращении с другими познавать душевные свои немощи и смиряться перед ближними. Какими бы они ни были.

– Не понимаю… – пробормотала Анна.

Настоятельница улыбнулась одними губами:

– Не забывай слова апостола Павла, глаголющего: «аще живем духом, духом и да ходим».

Анна взглянула той в глаза. Она издевается над ней? Или правда говорит на другом языке? Анна слышит ее, слова отдельные понимает, а все вместе – нет.

– Любовь к Богу, – продолжила игуменья, твердо глядя на Анну из-под очков, – доказывается любовию и милосердием к ближнему.

– Вы обо мне говорите?

– А милосердие, милость и снисхождение к ближнему, – ровным голосом договорила игуменья, – и прощение недостатков его приобретаются чрез смирение и самоукорение, покаяние.

Больше всего Анне хотелось спросить, понимает ли мать Елена до конца то, что говорит. А главное – верит ли она сама в это. Но спрашивать это было бесполезно. Анна никогда этого не узнает, мать Елена в любом случае скажет, что понимает и верит. Тем более что лично у Анны не было абсолютного права находиться в монастыре. Знает ли об этом настоятельница или только догадывается и молчит, потому что за Анну попросили?

– Ты помнишь, что ответил Бог Антонию Великому, когда тот озаботился кажущейся несправедливостью мира?

– Я не о мире в целом сейчас говорю, – тихо ответила Анна, понимая очевидную бесполезность этого разговора. Жаль, искренне жаль, что она не может, как многие, внимать словам игуменьи с полной, безоговорочной верой и трепетом, с открытой душой и наивностью.

– Говоришь о частном, о своем, а думаешь о несправедливости, о видимой тебе неверности замысла, ведь так?

Анна кивнула. Замысел очень странный, это правда. Или на самом деле неверный, или же не получилось. Но как может не получиться у Всевышнего и Всемогущего? Хотя в данный момент ее не это занимало. Не понимает матушка ее или нарочно переводит разговор в другую плоскость? Из реальности в притягательную, но непролазную пелену теологических споров. Как можно спорить о том, во что веришь или не веришь? На что не то что не требуется знание, а требуется счастливое упоительное невежество, полное отрицание очевидных законов природы? По крайней мере, известных на сегодняшний день…

– Помнишь? – настойчиво переспросила матушка.

– Нет. Вряд ли. Я не читала об этом.

– Он ответил: «Антоний, внимай себе и не подвергай исследованию судеб Божиих, потому что это душевредно».

Анна знала, как подробный, любовный анализ вот такой фразы Господа может вылиться в двухчасовую страстную проповедь. Да, здесь тоже есть страсти. Они иные, переплавленные, трансформированные, но часто абсолютно искренние, истовые… Да, «фразы Господа»… Как же им хорошо, тем, которые правда думают, что вот такими словами сказал тот, у кого нет ни прошлого, ни будущего, кто и там и здесь, и всегда, кто надо всем и во всем…

– Понимаешь, что я имею в виду?

Анна кивнула, но матушка продолжила, почувствовав ее неискренность или приняв это за неуверенность.

– «Внимай себе» – это не риторическая отговорка, сестра моя. Это прекрасный и практичный совет. Если у меня что-то болит, очень сильно – идти не могу, ногу растянула, я ведь не буду рассуждать о несовершенстве мира или о плохих дорогах, я буду молить Бога, чтобы нога побыстрее выздоровела.

– Я повязку наложу, – пробормотала Анна.

– Мучают тебя бесы, сестра моя, мучают. Не дают тебе верить счастливо.

– Не дают, – усмехнулась Анна. – Но не бесы, а ум. Я же не могу выключить свой ум.

Настоятельница быстро взглянула на Анну.

– Предпочитать молитву размышлению, сестра моя, – вот выход. Молись беспрестанно, и мысли перестанут мучить тебя.

– Не понимаю, какая связь между…

– Я скажу, – кивнула настоятельница. – Смиряйся, терпи, молись о спасении.