Золотые апостолы - Анатолий Дроздов

Я выпрямился. Девушки смотрели на меня широко открытыми глазами.

– Апостолы были здесь. Вне сомнения. Но их перепрятали.

– Кто? – торопливо спросила Дуня.

Я пожал плечами.

– Мы теперь не найдем их? – срывающимся голосом спросила Рита. – Они пропали?

– Не думаю, – медленно ответил я. – Двенадцать фигур из серебра и золота… Они, конечно же, полые, но все равно… Если верить письму графа, каждую статую с трудом тащили двое дюжих слуг. Такой груз трудно вынести из монастыря незамеченным. Если привлекать грузчиков со стороны, то появятся нежелательные свидетели. Которые вряд ли будут молчать…

– Кто из мужчин есть в монастыре? – повернулся я к Дуне.

– Отец Константин, сторож дед Леша. Ну… – она помедлила. – До вчерашнего дня еще этот дьяк…

– Искать нужно здесь. В подвале. Сомнительно, что они таскали статуи наверх, в кельи. Там эти монашки…

Мы спустились вниз и по уже знакомому коридору вернулись в сводчатый зал. Я растерянно окинул взглядом многочисленные проходы.

– Мы тут заблудимся.

– А вот и нет, – задорно тряхнула головой Дуня. – Я тут каждый уголок знаю. Играла маленькой, – пояснила она в ответ на наши недоуменные взгляды. – Мне так нравилось. Здесь всюду лежала старая мебель, связки старых книг… Легко было прятаться от деда, – сказала она и смутилась.

За час мы обшарили все коридоры и закоулки подземелья. Статуй нигде не было. В одном из тупиков я обнажил железную лестницу с перилами – явно творение поздних лет, и мы втроем поднялись по ней. Вверху оказалась запертая дверь, но, перебрав ключи на связке, я легко открыл ее.

Комната за дверью была небольшой: даже при большом желании втиснуть сюда двенадцать статуй не удалось бы никому. Окон в комнате не оказалось – только маленький квадратный проем, пробитый в толстой кирпичной стене.

– Здесь раньше кинобудка была, – пояснила Дуня. – Кино учебное показывали: как уколы делать, бинтовать, гипс накладывать. Я здесь часто бывала: киномеханик, дядя Гриша, меня всегда пускал, – похвасталась она. – Так было интересно! Если бы училище не закрыли, я б точно в медсестры пошла!

Я невольно вспомнил, как Дуня, высунув от старания язычок, бинтовала царапину на моей руке. Медсестра в ней явно пропала.

– Что это? – вдруг спросила Рита.

Я подошел к квадратному окошку. Это был не киноаппарат. Видеокамера: громоздкий, устаревший "панасоник", снимающий сразу на кассету формата "вэхаэс". Я взял видеокамеру и в свете двух фонариков внимательно рассмотрел. Камера оказалась в рабочем состоянии: включилась, стоило мне нажать кнопку, мотор зажужжал, открывая кассетный блок. Но кассеты в нем не оказалось. Кто-то забрал ее с собой.

Рита оглянулась и подошла к стоявшему в углу несгораемому шкафу. Старому и ободранному – в прошлом в нем наверняка хранились учебные фильмы. Ключ торчал в замке, и она открыла дверцу. Несколько кассет в футлярах разноцветной стопкой лежали на верхней полке. Некоторые были затянуты в пленку – неиспользованные. Рита взяла верхнюю кассету и вытащила ее из футляра. Через прозрачное окошко виднелась не до конца намотанная приемная бобина – на эту кассету снимали. Рита молча сунула ее в сумочку и, поймав мой взгляд, приложила палец к губам.

Мы снова спустились в сводчатый зал, и здесь я впервые обратил внимание на ступеньки у дальней стены и дверной проем над ними.

– Это выход во двор, – подсказала Дуня, но ради очистки совести я решил проверить и его. Оставив девушек у знакомой лестницы (они явно устали от путешествия по подземелью, да и знаменитая "барыня" давала себя знать), я один поднялся по ступенькам и, позвенев ключами, открыл дверь.

Это, действительно, был выход во двор, и, осмотревшись в лунном свете (фонарик включать было нельзя – могли заметить из внутренних окон), я увидел слева темный проем того самого сквозного прохода, о котором говорила Рита. Все стало ясно. Именно через этот проход вносили слуги графа Чишкевича тяжелые рогожные кули, через дверь, у которой я сейчас стоял, они вносили их в подземелье, а уже там поднимали по каменной винтовой лестнице…

Негромкое рычание послышалось сбоку. Я глянул туда. Большая черная собака с подпалинами по бокам в упор смотрела на меня, скаля зубы.

– Тихо, песик, свои!

В ответ она беззвучно метнулась ко мне. И тут же, словно натолкнувшись на невидимую преграду, упала, взвизгнув.

– Я же сказал: свои! – сердито сказал я, запирая за собой дверь. Глухой удар лап в нее был мне ответом. Собака была какая-то странная.

…Мы поднялись по лестнице и прежним путем вернулись в притвор храма. Я пропустил девушек в дверь и собирался уже последовать за ними, как позади раздался шорох.

– Закурить есть?

Я обернулся. Свет фонарика выхватил из темноты морщинистое лицо, заросшее седой щетиной. Дед Леша сидел на скамье, подслеповато глядя в мою сторону.

Сунув фонарик под мышку, я зашарил по карманам. После того, как мои пижонские сигариллы закончились, я перешел на сигареты.

– Спасибо, сынок, – хрипло сказал он, затянувшись и выпустив дым. – А то лежишь тут один, уши без курева пухнут. К девочкам ходил? – спросил он, хитровато прищурившись.

– Так точно! – отрапортовал я. Девочек здешних я сегодня действительно видел.

– Ты смотри осторожно, хозяйка этого не любит, – наставительно произнес он и встал. – Иди, я сам закрою…

Уже садясь в машину, я понял, почему собака во дворе монастыря показалась мне странной. Она не лаяла…

Голова у крапового берета оказалась такой же крепкой, как и его кулаки: для человека, сердечно обнимавшего меня вчера вечером, он выглядел в этот утренний час удивительно свежо. Не в пример мне. Правда, Виталик не ползал за полночь по подвалам монастыря…

Усадив нас с Ритой на видавшие виды казенные стулья, он грустно сказал:

– С женщиной, пострадавшей вчера во время службы, – ничего страшного. Разбита голова, плюс легкое сотрясение мозга. По предварительной квалификации – менее тяжкие телесные повреждения. Такие дела по новому кодексу возбуждаются только по инициативе потерпевшего.

– И что у нас с инициативой? – спросила Рита, хотя все было ясно и так.

– Она уже заявила, что не будет ни на кого жаловаться, – сообщил Виталик, вздохнув. – С одной стороны понятно: сама на священника набросилась. А с другой: священник был у нее вечером (его, естественно, пустили), и о чем они разговаривали, никому не ведомо. Можно только догадываться…

В крохотном кабинете, большую часть которого занимали толстые папки с бумагами и какие-то картонные коробки, повисла тишина.

– А что у вас? – спросил Виталик, и я насторожился. Не хватало, чтобы следователь прокуратуры был в курсе наших поисков! Я – сотрудник государственного архива в официальной командировке. Незаконное вторжение в чужое помещение… Другое дело, если бы мы что-то нашли…