Снайперы - Владимир Никифоров

– Так вот, выходит, кто у нас ссучился! На Кузьму-то я зря грешил, у него другая беда: он на вахте «Поэму о Сталине» писал! А это мой кум Петрович! А все с того началось, что ты свою старуху бросил, на молодую полез, а силы не те. Вот и хочешь утвердиться, к власти примазаться, зассранец!

– Ты за эти слова ответишь!

– Ты хоть понимаешь, что все это на твоей совести? – кричит Дворкин, кивая на могилу. – Димитрий! Андрюха! Кузьма! Крестники мои! Дите их неродившееся! Дочь моя Маруся грех на душу взяла, кровь пролила!

Еще не зная, как поступит в следующий момент, он поднимает карабин.

– Николаич! Не вздумай!!!

Петрович хватается за ствол, дергает его на себя. Раздается выстрел.

– Ну вот, – говорит Дворкин умиротворенно, – ты сам, Петрович, все и решил, и слава богу. Теперь у нас с тобой, Маруся, одна судьба. Где ты, дочечка моя?

* * *

А Марусю везут в воронке по грязной разъезженной улице. Автомобиль выскакивает на горку, и Маруся сквозь зарешеченное окно видит далекий берег, на котором местами лежит снег, и ей кажется, что там белый город, где живут красивые, добрые и счастливые люди.

Клим родился в марте сорок третьего на случайной зимовке и назван был по имени теплохода немецкой постройки «Клим Ворошилов», чей караван из трех лихтеров и семнадцати барж застрял поздней осенью во льдах на пути в Северный порт. Женщин и ребятишек расселили по домам в убогой деревушке неподалеку, а мужики до самого Нового года жили на теплоходе и лихтерах, валили лес и строили дом, куда потом перешли жить. Сам же теплоход под командованием ссыльного капитана дальнего плавания Маркова, оправданного перед самой войной, и головной лихтер Степана Гордеева, груженный углем, стояли под парами всю зиму, и Клим появился на свет в шкиперской каюте, укутанной для тепла снаружи войлоком и обитой досками. И когда, казалось, самое трудное и тяжелое было пережито, настали теплые солнечные дни и растаял снег на надстройках, мать Клима умерла, сгорела в несколько дней, но Степан не потерял головы, а схватил в охапку закутанного в несколько одеял сына и побежал в деревню, где на квартире у одних стариков жила матроска с «Клима Ворошилова», родившая в феврале девочку. Степан бросился перед молодой женщиной на колени и неожиданно зарыдал, даже не зарыдал, а заревел страшно, по-звериному.

Как ни старались речники всю зиму, строя из бревен и намороженного льда дамбу, ранний ледоход похоронил их надежды, разломав и потопив все баржи. С тремя лихтерами на буксире «Клим Ворошилов» пришел в пункт назначения вслед за льдом, и капитана сразу арестовали. На месте зимовки остались покореженные и затопленные баржи да могила матери Клима, а его семнадцатилетняя кормилица (ее звали Аней) стала его мачехой. И еще у него появилась сводная сестра Надя.

Отплавав навигацию, встали на плановую зимовку в поселке Речном и жили в деревянном двухэтажном доме, только что построенном заключенными из местного лагеря, в отдельной однокомнатной квартире, в которой, однако, для экономии отапливали только комнату. Надя отпала от Аниной груди, как только начала ходить и говорить, в десять месяцев, а Клим сосал грудь своей кормилицы почти до четырех лет. Аня объясняла своим товаркам, когда те начинали стыдить Клима: «Это я, чтоб не забеременеть, куда мне с тремя-то?», а Клим отрывался от вкусной груди и говорил: «Тетя, иди на куй». И первое, что он помнил из своего детства, – большие, белые, горячие груди Ани, которые он по очереди обхватывал обеими руками, сдавливал, покусывал, и Аня почему-то позволяла ему это и не ругала его. Повзрослев, Клим с удивлением обнаружил, что совсем не видит в своем детстве отца – только Аню, он не отходил от нее ни на шаг и все время жил в ожидании тех сладостных минут, когда он сядет к ней на колени и сам, своими руками, выпростает Анину грудь из ее платья.

Климу никто не был нужен, кроме Ани, а Надя, наоборот, неожиданно привязалась к своему отчиму, ластилась к нему, и тот просто млел, и редкая улыбка появлялась на его суровом неподвижном лице. Клим уже знал, что Аня и Надя не родные ему, потому что отец сам сварил железный памятник со звездочкой наверху, и однажды караван остановился повыше деревеньки в десятка полтора домов, и Аня сказала Климу с Надей, что здесь они родились шесть лет назад, а отец погрузил покрашенный белилами памятник в лодку, спустил ее на воду и взял с собой Клима. Они установили памятник на месте креста, сваренного из труб, и постояли у могилки с опущенными головами, и Клим почувствовал неведомую до сих пор грусть, словно его лишили самого дорогого в жизни, но потом он вспомнил про Аню: нет, его мама не умерла, она с ним, и когда они вернулись на лихтер, он подбежал к ней, уткнулся лицом в ее мягкий живот и разрыдался: «Мама!.. Мама-Аня!»

А в следующую навигацию лихтер попал в аварию с порчей груза, отца посадили, и они остались втроем. Если б еще не было его сводной сестры, которая стала капризулей и плаксой, Клим был бы совершенно счастлив. Шкипером на лихтере стал отцов помощник дядя Гриша, мужик лет сорока, сельский механизатор, вырвавшийся из деревни с женой, рыхлой, болезненной тетей Клавой, и шестнадцатилетней дочерью Грунькой, широкозадой, как баржа.

Пока Степан Гордеев был командиром, дядя Гриша клялся ему в верности, а как сам стал шкипером, высадил Аню с детьми на берегу возле дебаркадера и буркнул, пряча глаза: «Ждите, скоро пассажирский снизу придет». И они пошли со своим скудным скарбом – ведь жили-то на всем казенном – в зал ожидания, оказавшийся пустым и холодным. У Нади уже не было ни сил, ни слез, и она тут же уснула на деревянной скамейке под старенькой Аниной шалью, а Клим прислонился к Ане, и та обняла его и прижала к себе:

– Мальчик мой, родненький! Как бы я без тебя?

– А я без тебя – сразу бы умер!

– Глупый! – Она наклонилась и поцеловала его. – Это я бы умерла!

– Нет, я!..

Она прижала его к себе еще крепче, а он спросил:

– За что дядя Гриша нас, что мы ему плохого сделали?

Аня вздохнула:

– Это не дядя Гриша, а тетя Клава. Побоялась она…

Клим поднял голову:

– Чего?

– Ничего. Мал ты еще…

Клим обиделся:

– Ничё не мал! Грунька нам с Надькой все рассказала!

Аня неожиданно оттолкнула его от себя:

– И что она вам рассказала?

– Ну, как люди женятся, откуда дети рожаются!.. – Клим рассказывал обстоятельно, ничего не скрывая, а Аня глядела на него со страхом и чуть ли не с отвращением, потом вдруг притянула его к себе и зашептала в самое ухо:

– А когда ты все узнал, ты меня, наверно, перестал любить?

– Нет, – ответил Клим горячим шепотом, – я еще больше стал любить тебя! Когда я вырасту, я женюсь на тебе!

– На мамах не женятся!