Не бойся, я рядом - Иосиф Гольман
Шрифт:
Интервал:
– Забавно, – улыбнулась она. – По крайней мере, хочется продолжения.
– Дурдомом не попахивает?
Ольга посерьезнела:
– Из телевизора-то сильней попахивает. Особенно из новостных программ.
– Ну, это – вне конкуренции, – усмехнулся Олег. И, извиняясь, закруглил беседу: – Я тут справку для одного специалиста пишу, по психиатрии.
– Святое дело, – согласилась Будина. – Не стану мешать. – И, легко поднявшись со стула, упорхнула в комнату, где сидели она, художник Василий Иванович и ответственный секретарь.
А Парамонов продолжил свою исповедь-хронологию.
Вставлять ли эпизод с коркой?
С одной стороны – повторение предыдущего случая. С другой – сумасшествие, доведенное, если так можно сказать, до совершенства.
Нет, пожалуй, надо вставить. В конце концов, Марк Вениаминович площадью текста его никак не ограничивал, не то что главред Петровский. Впрочем, его сегодняшние записки вряд ли когда будут опубликованы…
Итак, история с коркой. Здесь ничего в переносном смысле. Все в прямом.
Был апельсин.
Его съели.
От него осталась корка.
Все это происходило зимой, в солнечный день, на не слишком чищенных от снега дорожках.
Он шел из школы, после четвертого урока. Значит, в самый разгар дня.
Слева был деревянный забор, справа – газон, по зимнему времени тоже засыпанный снегом.
Олежка уже довольно большим был, думается, никак не меньше, чем в третий класс ходил.
Он рос воспитанным мальчиком и, следовательно, жуя апельсин – сладкий, ярко-желтый с красными прожилочками в сочных дольках – корку держал в кулаке, глазами отыскивая урну.
Не отыскал.
А потому совершил то, что на его месте давно бы сделал любой другой пацан: разжал пальцы.
Смятая оранжевая корка упала на снег, отпечатавшись и на белой поверхности, и на сетчатке. Точнее, она прямо в парамоновском мозгу отпечаталась.
Но всплыла не сразу.
Он уже домой пришел.
Баба Паша налила полную тарелку борща.
Хлопчик опять не оправдал ее надежд, отъев не более половины и категорически отказавшись от второго.
Если б сказать кому, что вдруг испортило его настроение, то точно – прямая путевка в дурдом.
А привиделась Парамонову все та же корка, оранжевая, яркая, чуть ли не блестящая в лучах полуденного зимнего солнца.
Она коварно лежала посредине дорожки, там, где Олежка ее и бросил.
Вот идет женщина, полная, может, беременная, в своих подобных видениях мальчик точных деталей не наблюдал.
Вот она наступает на корку.
Поскользнулась.
И упала навзничь на снег.
Но в отличие от подобного эпизода из бессмертного фильма «Бриллиантовая рука» – помните? «Черт побери! Черт побери, я сказал!» – здесь никому не было смешно.
Потому что сломанная женщиной рука белела обнаженной костью, она то кричала, то стонала, а снег рядом с ней быстро становился красным.
Нет, ровно ничего смешного не было в этой картине!
Парамонов уже собрался было бежать к тому проклятому месту, как вдруг остановился.
Ну нельзя же так!
Он просто выбросил корку от апельсина в неположенном месте!!!
И ничего больше!
Нет, он не сумасшедший. Он не пойдет.
Сел за стол, достал учебник.
А на корку в его воображении тем временем наступил мальчишка, бежавший по каким-то своим мальчишечьим делам.
И примерно с теми же последствиями.
Потом – их учительница, Мария Васильевна. Его любимая учительница, кстати, веселая и добрая.
Лет через двадцать, когда он все-таки попробует лечиться, он услышит интересные соображения по поводу всех этих случаев.
Исследовал его голову не психиатр и не психоаналитик, а… мануальный терапевт. Который, правда, попутно запросто общался с космосом и наблюдал энергетические столбы, пронизывающие человеческие тела.
Так вот, он выдвинул теорию, поразившую Парамонова своей гениальной простотой.
– У вас удивительная голова, – сказал мануальный терапевт, действительно ощупывая крепкими, как из железа, пальцами поверхность Олегова черепа. – И замечательное воображение, – продолжил он через минуту. – Но представьте теперь его в виде тройки великолепных лошадей. Крепких, сильных, буйных. А ямщик то спит, то пьян. Кто-то или что-то пугнет эту тройку, запустит ее бег – и вот она уже летит, набирая и набирая скорость, уходя вразнос, не в силах не то что остановиться, но даже притормозить. Вот это и есть ваша проблема.
– И вы поможете? – затаив дыхание, спросил Парамонов.
– А зачем? – спросил, как отрезал, мануальный терапевт. – То, что Бог дал, не человеку убирать. Все это не зря.
Отчасти Олег, хоть и был сильно разочарован, с ним согласен.
Он тоже считал, что эти – более чем излишние – напряжения даны ему взамен на определенные способности.
Скажем, с какой легкостью он поглощал языки!
Или писал стихи, которые искренне считал гениальными: жаль, показывать никому нельзя, опять же из-за угрозы дурдома.
Или он получил материальную основу своей жизни, палец о палец не ударив. Это ведь тоже должно пойти в зачет!
Но вернемся к истории с коркой.
Еще где-то с час продержался маленький Парамонов.
Потом, соврав что-то бабе Паше – а как объяснить ей такую правду? – понесся-таки к треклятому месту.
Увидел то, что и ожидал увидеть. Умом.
Ничего он там не увидел.
Поискав несколько минут – даже знакомые пацаны обратили внимание, спросили, что ищет, и предложили помощь – нашел корку. Точнее, ее остатки. Лежали метрах в трех, промороженные, припорошенные снежком. Наверное, первый же прохожий пнул, как мячик, ботинком – корка и улетела.
Вот и вся история.
О ней не только бабе Паше, о ней и любимому отцу не расскажешь.
Но она же была.
Парамонов вздохнул. Что ж, похоже, он «кололся» перед Марком Вениаминовичем по полной программе.
Тут опять заглянула Ольга:
– Парамоша, а я «Стучалки» прочитала. И «Жралки» тоже. И «Ненормативки». Смешно.
– О господи! Они-то к тебе как попали?
– Ты их случайно, наверное, подцепил, когда рассказы пересылал.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!