Собственные записки. 1829–1834 - Николай Муравьев-Карсский

– Ваше величество, верно, не будете входить в разбирательство сего, и мне не будет следовать вмешиваться в сие дело? – сказал я.

– Нисколько, – отвечал государь: – их дело, а мне все равно.

– Если бы я не нашел Магмета-Али в Александрии или он бы отъехал в армию свою, к Ибрагиму-паше, – спросил я, – то я бы должен к нему съездить?

– Все, конечно, – отвечал государь. – Итак, поезжай же с Богом, берегись чумы, молись Богу, Бог тебя благословит!

– Государь, благословите и вы меня, – сказал я.

– Вот тебе мое благословение, – сказал государь, окрестив меня, – прощай, любезный Муравьев, – и отпустил меня.

Таковой прием не мог не тронуть меня, и я отправился со всем духом и ревностным желанием исполнить в точности веления государя.

1 ноября я получил инструкцию свою с разными приложениями и, между прочим, запечатанное письмо государя к султану.

В инструкции были изложены некоторые меры для склонения султана к допущению моей поездки в Александрию; ибо и сие было упущено из виду в черновых бумагах, и я сие также заметил графу Нессельроде, но все меры были изложены пространно и неопределительно. На возражение мое, как поступить в случае, если бы Магмед-Али не принял меня, изготовлена была декларация, которую я должен был ему доставить. Содержание декларации сей было слабее изложенного в инструкции; ибо Нессельроде всячески старался смягчить предполагаемое обхождение наше с египетским пашой, опасаясь более всего возродить войну. На вопрос же мой касательно Андрианопольского трактата Нессельроде ничего не отвечал. Я посему съездил к нему опять и просил разрешения на счет сего.

– Замечание ваше очень справедливо, – отвечал он, – но инструкция уже была читана и утверждена государем, а потому мы и не смели что-либо переменить в оной.

– Но я не могу, – отвечал я, – сказать сего Магмету-Али: он перетолкует сие в свою пользу и поставит тем меня в затруднительное положение.

– В таком случае, – сказал Нессельроде, – руководствуйтесь содержанием декларации. Мы вам сие письменно дополним, если вы сего желаете; впрочем, и декларация у вас.

Я видел, что ничего не добьюсь обстоятельного от Нессельроде и постигал цель всего отправления, состоявшую в том, чтоб поразить умы в Европе более, чем в Азии, влиянием, которое государь имеет в делах Востока. Я в сем случае соответствовал метательному орудию, коего взрыв, производимый угрозой, должен был поразить всех и обратить внимание других держав в другую сторону. Моим силам, моему собственному разумению, твердости моей, предоставлялось достигнуть желаемой цели, к коей пути не могли мне изобразить в бесконечных письменных наставлениях и к коей подвигнуть могли меня одна милость и доверенность государя. И, перестав кого-либо более спрашивать, я положил всю надежду на Бога, как мне сие подтвердил сам государь, и стал собираться в путь.

Желая, однако, знать как правительству нужно было поступить в некоторых случаях, я получил от графа Нессельроде несколько изустных наставлений по сим предметам, например: я должен был взять драгомана[62] у нашего посланника Бутенева и даже, если б я счел нужным, нашего египетского консула Лавизона, коему Магмет-Али был коротко известен. Я мог принять с собой турецкого чиновника, если бы султан такового пожелал со мной отправить; я мог другого привезти от Магмета-Али к султану, если бы он пожелал такого отправить, и если бы сие не привело к примирению между ними, то, по крайней мере, остановило бы на время военные действия и дало бы султану время оправиться. Я не должен был принимать от Магмета-Али письма к государю, но мог таковое привезти к графу Нессельроде. Я мог в случае надобности взять от Бутенева письменное уведомление к Магмету-Али вроде вида, что я еду с порученностью от государя; ибо я не был снабжен совершенно никаким видом от правительства (я вытребовал себе заграничный паспорт). Я мог в случае надобности или желания на обратном пути моем из Константинополя съездить в Анатолию к турецкой армии; я мог требовать у Бутенева экстраординарную сумму на непредвидимые случаи или отправления. Нессельроде говорил мне еще, что, хотя он предполагал гораздо лучше для поспешности сесть на пароход, но что фрегат должен был также отправиться; ибо государю в особенности желательно было, чтобы военное судно прошло Босфор. Он также сообщил мне, что египтяне захватили одно купеческое судно с русским флагом и что Рикорду было послано повеление требовать его обратно, в случае же отказа, схватить первое египетское судно, которое бы ни попалось.

Граф Нессельроде просил еще меня заехать к министру правосудия[63] Дашкову, который лет 15 тому был в Египте[64] и мог мне сообщить занимательные сведения о Мегмет-Али. Я исполнил желание его и, к удивлению моему, нашел человека совершенно такого, как о нем рассказывает молва. Он часа два продержал меня у себя и все рассказывал мне происшествия, случившиеся с ним в поездку его в Египет, куда он был когда-то послан для поверки наших консульств. Скучный и бесполезный разговор его, при малом времени, которое я имел, был для меня весьма тягостен; но я всего более удивлялся, когда он по рассказу мне всех анекдотов, в коих всего более блистало непомерное самолюбие его, стал спрашивать меня о цели поездки моей, о коей он понятия не имел. Я всячески старался отклонить ответы свои, завлекая его в дальнейшие рассказы, но должен был ему очертить вообще цель отправления моего. Тут пошли новые возражения; он считал меня посредником и находил, что неприлично было меня отправлять по делу, которое не могло иметь успеха. К чему было мне выслушивать от постороннего человека изложение мыслей, меня уже занимавших? Я осторожно прекратил разговор и оставил его, удивляясь ветреному поступку графа Нессельроде. Я сообщил однажды сие Орлову, который был со мною одних мыслей; он советовал остерегаться в разговорах с Бутеневым, который был дружен с Дашковым; по словам Орлова, Дашков не мог долго держаться: им были недовольны, его признавали ленивым, и вообще все жаловались на мечтательность его, недоступность и высокомерие.

Деньги, коими меня снабдили и на которые я не получил никакой бумаги, принадлежали (как мне было сказано Нессельродом и Орловым) собственно мне, и я в них не был обязан никому никакой отчетностью; но сими средствами должен был я совершить и дорогу в оба пути. Нессельроде говорил мне о судах, пароходе и фрегате, для меня изготовляющихся; но я ни от кого не получал уведомления, где я их мог найти и от кого получить; почему и съездил я к князю Меншикову. Он уведомил меня, что о сем предписано уже в Николаев к адмиралу Грейгу, и просил меня взять с собой адъютанта его капитан-лейтенанта Серебрякова, дабы доставить ему что-либо по возвращении. Я отвечал ему, что не мог сего сделать без воли государя, тем более что, по ходатайству моему, позволено мне было взять с собой только одного адъютанта вместо двух, которых я желал при мне иметь; почему князь Меншиков испросил на сие разрешение государя и, получив оное, сообщил мне его письменно и прислал Серебрякова, которого он и отправил в Черноморский флот, дабы заблаговременно сделать все нужные приготовления к отъезду моему. Серебряков отправился 3 ноября в Николаев; мне же князь Меншиков вручил бумаги к адмиралу Рикорду, коими ему сообщалась воля государя, дабы он, по прибытии моем к нему, дал мне все возможные пособия к следованию в Александрию.