Смерть Банни Манро - Ник Кейв

Воздух приобретает коралловый оттенок, по небу развешены облака леденцового цвета, похожие на рваные флаги, солнце падает за дома, и Банни-младший слышит, как разводят свою вечернюю суету скворцы. Отец обещал, что на сегодня это будет последний клиент, а жужелица все ползет и ползет своей беспорядочной и бесцельной дорогой, и перед его воспаленными глазами, обрамленными засохшей корочкой век, гигантский черный мозг становится все больше.

— Восстанавливающий крем с лепестками розы обладает прямо-таки чудодейственной укрепляющей силой, — говорит Банни. Он сидит на обитом ситцем диванчике в гостиной скромного, но опрятного дома в Овингдине. Он ужасно устал, буквально выбился из сил и вдобавок ко всему испытывает мистический страх. Ему начинает казаться, что, как только он берется за работу, внутри и вокруг него происходит нечто такое, что совершенно ему неподвластно. Он чувствует себя так, будто играет “третий труп слева” в чьем-то чужом кино, в котором все разговаривают на несинхронизированном марсианском языке, а субтитры — на монгольском или на каком-то еще таком. Банни становится все труднее разобраться в том, кто же тут первый “труп слева”. Утренний оптимизм сменился трезвой оценкой положения: Банни, если говорить кратко, по уши в дерьме. К тому же не так-то просто свыкнуться с мыслью о том, что его жена (и это весьма вероятно) наблюдает за ним из мира мертвых, и поэтому ему следует как минимум стараться вести себя прилично. А это практически невозможно, потому что сидящая перед ним женщина — некая мисс Шарлотта Парновар — оказывается абсолютной, прожженной блудницей и посылает ему настолько мощные и недвусмысленные сигналы, что Банни начинает казаться, будто он видит искры, мечущиеся туда-сюда между ними. Банни, надо заметить, всегда считал себя чемпионом среди проводников электричества, и сейчас, пока он втирает лосьон в электростатические руки Шарлотты, в его зебровых трусах начинает вздыматься шпиль, или, там, воздухораспределитель, или молниеотвод.

— Этот крем, богатый коллагеном и эластином, способен увеличить содержание влаги в коже на двести процентов, — говорит Банни.

— Да что вы? — с придыханием произносит Шарлотта. У нее непривычно высокий лоб, который (и в этом есть что-то сексуальное) лишен какого бы то ни было выражения, вот только прямо посередине расположилась странная сухая киста, похожая на белую ракушку. Верхняя губа Шарлотты покрыта еле заметным пушком, а жесткие, убитые перекисью волосы убраны назад и прикреплены к затылку металлической заколкой. Сделано это с такой ожесточенностью, что ее чуть насмешливые глаза растянуты в стороны. Шарлотта сидит напротив Банни на таком же ситцевом диванчике. На ней свободные шортики и розовая хлопковая майка, туго натянутая на большой подушкообразной груди. На шее у Шарлотты висит серебряная цепочка с крошечным кулоном со стразами, и кулон этот кажется сверкающим сокровищем, выброшенным на коралловый риф. На дальней стене висит рама с кадром из какогото вест-эндского мюзикла, а на противоположной стене — репродукция автопортрета Фриды Кало: художница одета в цыганский наряд и держит в руках маленькую коричневую обезьянку. На самодельном журнальном столике из прессованного кирпича и дымчатого оргстекла лежит чемоданчик Банни с образцами, а рядом стоит совершенно неуместная здесь ваза с выдохшейся ароматической смесью сухих цветов. Банни выдавливает еще немного лосьона в ладони Шарлотте, после чего растирает их и подергивает ее за пальцы. — Его уникальные заживляющие свойства проникают глубоко в кожу, от чего ваши руки становятся мягкими и… буквально купаются в блаженстве, — говорит он и видит (если совсем слегка наклониться вбок) сквозь приоткрытую штанину шортов Шарлотты, как мышца на внутренней стороне ее бедра подпрыгивает и сокращается. Пальцы у Шарлотты тонкие, сильные и хорошо смазанные, и, сжимая и разжимая их, Банни думает о том, что ее вагина совсем близко — стоит только протянуть руку. — Это… э-м-м… просто удивительно, — говорит он. — Не сомневаюсь, — отвечает Шарлотта. В ее голосе слышны суперсексуальные мужские нотки, и Банни на секунду впадает в панику, но вскоре понимает, что это глупо: будь она лесбиянкой, она бы не сидела тут с ним и не позволяла ему проделывать все эти штуки с ее руками, поэтому он успокаивается, вдавливает большой палец ей в ладонь и медленными круговыми движениями втирает крем в кожу.

— Проводились тесты, — говорит Банни и делает упор на последнем слове, удлиняя его и смягчая.

— Какие такие тесты? — спрашивает Шарлотта, повторяя его интонацию и как будто бы слегка над ним посмеиваясь.

— Научные, — поясняет Банни.

— М-м-м… — восхищается Шарлотта, и Банни замечает в уголке ее рта неявную и немного язвительную улыбку.

— Да. С запястьями этот крем тоже творит чудеса, — говорит он, перемещая ладони выше и ощущая под пальцами твердые рифленые мышцы ее предплечий. Шарлотта закрывает глаза.

— М-м-м… — снова говорит она.

— Какая женщина, — едва слышно произносит Банни.

— Что вы сказали? Банни кивает на репродукцию портрета Фриды Кало, которая взирает на них из-под одной, странным образом сросшейся брови ничего не выражающими глазами.

— На картине, — объясняет Банни.

Но успевает отметить оттенок снисхождения в улыбке клиентки.

— А, Фрида Кало, — отзывается Шарлотта. — Да, она прекрасна, это правда. Кажется, этот автопортрет был написан в сороковые годы. Банни кажется, что по пальцам Шарлотты к нему в ладони перекатывается волна напряжения — и движется дальше по костям, в нижний отдел позвоночника. В голове его роится множество игривых слов, которые можно было бы сейчас произнести, но почему-то он выбирает вот такие:

— А что, щипчиков тогда еще не было? Черты Шарлотты будто бы резко смещаются к центру, отчего ее лицо становится угловатым и приобретает суровое выражение.

— Прошу прощения, — говорит она. — В каком смысле? Банни прижимает палец ко лбу и уже сейчас начинает понимать, что дело рушится на глазах, и он опять потерял контроль над происходящим.

— Монобровь, — говорит он и сразу же об этом сожалеет.

— Что?! — изумляется Шарлотта.

— Ну, глядя на такие брови, невольно задумываешься о том, как же выглядели ее ноги, — говорит Банни прежде, чем успевает одуматься.

— Простите. Я не понимаю, о чем вы, — говорит Шарлотта, отнимает у Банни свою ладонь и смотрит на него с нескрываемым недоверием.

— Неудивительно, что обезьянка так к ней привязалась, — говорит Банни и пытается заткнуть себе рот кулаком. Шарлотта наклоняется вперед и смотрит Банни прямо в глаза. — Не знаю, имеет ли смысл вам об этом рассказывать, но Фрида Кало пережила страшную катастрофу, после которой на всю жизнь осталась калекой. Кажется, ее сбил грузовик — если, конечно, вам это интересно! Банни берет полотенце и стирает остатки увлажняющего средства со своих рук. Он понимает, что больше не владеет ситуацией, и ему кажется, что фразы сами слетают с губ, будто бы кто-то другой за него заполняет словами белые облачка, нарисованные рядом с его головой, — кто-то, кто испытывает нездоровую страсть к катастрофам. — Да что вы говорите? Честно говоря, я нахожу эту картину несколько депрессивной. Но я ведь тут не специалист. Хотя, если предположить, что она рисовала это ногой… Отсюда Банни без особых усилий плавно возвращается к работе: — Кстати, у меня есть потрясающий бальзам, настоящий рай для пальчиков ног… Мисс… Можно, я буду называть вас Шарлотта? Шарлотта смотрит на Банни, наклонив голову набок — как будто бы пытается разобрать беспорядочные каракули ребенка.