Побег аристократа. Постоялец - Жорж Сименон

Дезире шел все дальше и дальше. В полдень добрел до площади Массена и уселся на террасе большого кафе, где большинство посетителей, расположившись вокруг одноногих столиков, пили аперитив. Продавцы иностранных газет с криком предлагали свой товар. Автобусы, полные туристов в светлых одеждах, останавливались, трогались снова, за их стеклами виднелись ряды голов, всегда повернутых в одну сторону с одинаковым праздным любопытством зевак.

И тут он внезапно заметил в толпе Терезу. Он был так поражен, что остолбенел и едва не дал ей уйти. Она стояла у края тротуара, ожидая, когда поток машин остановится по знаку полицейского. А Дезире еще надо было заплатить по счету. Официант задержался где-то в глубине зала. Господин Дезире застучал монетой по стеклу. Его обуяла тревога, но уйти, не заплатив, он все равно не мог.

Постовой опустил свой жезл. Официант подошел с полным подносом в руках и принялся разгружать его на соседних столах, бросив беспокойному клиенту:

— Сейчас.

Кучка пешеходов на тротуаре растаяла, остался один запоздавший толстяк, он бегом пересек улицу, полицейский поднял жезл…

— У вас не найдется мелочи?

— Неважно, оставьте…

Слишком поздно. Ему пришлось снова ждать. Он пытался разглядеть ее в тени каштанов на бульваре. Вроде бы на миг фигурка в светло-сером смутно промелькнула вдали. И пропала.

Когда наконец смог перейти улицу, он рванулся вперед, толкая прохожих, сдерживаясь, чтобы не побежать со всех ног, и наконец метрах в пятидесяти увидел ее снова. Она шла медленно, словно человек, которому некуда идти. Вот он и притворяется, будто рассматривает витрины.

Он тоже замедлил шаг. Ведь ничего заранее не обдумал. Сам не понимал, что собирается делать. Шел все тише и тише. Теперь только десять метров разделяли их, нет, уже пять, а она, не подозревая ни о чем, усталая, может быть, искала ресторан. И что всего нелепее, последней витриной, перед которой она остановилась в тот момент, когда он поравнялся с ней, была витрина с трубками, а у него просто не хватило решимости отвернуться и пройти мимо. Он словно невзначай, машинально окликнул:

— Тереза?

Женщина вздрогнула, оглянулась, хмуря брови. Это было выражение, настолько характерное для нее, ей одной присущее, что следы минувших лет стерлись, он снова узнал ее всю, такую же, как встарь: хрупкое маленькое животное, беззащитное, застывающее в страхе от малейшего шума, сознающее, что все равно не убежать, вот и стоит, слегка втянув голову в плечи, глядит с кротким изумлением на зло этого мира, готовое ее сокрушить.

Она была до такой степени «все та же», что у него комок встал в горле, перед глазами на миг возникла туманная завеса, мешающая видеть ясно. Заново навести резкость изображения ему удалось в тот самый момент, когда и Тереза, лихорадочно роясь в памяти, наконец осознала, кто перед ней, и обомлела от изумления.

Ей все еще не верилось, что это не какая-то новая ловушка, она, казалось, готовая броситься бежать, только пролепетала:

— Ты…

Что ей сказать? Растерянность парализовала его. Они стояли посреди улицы. Солнце, пробиваясь сквозь листву платанов, рисовало на мостовой трепещущие китайские тени. Торопливо сновали прохожие. В двух метрах от них проносились машины. Все до единой трубки, выставленные на витрине, были отчетливо видны. Он заговорил:

— Я уже знал, что ты в Ницце… Не бойся… Я в курсе…

Сиреневые глаза стали огромными от недоумения. Значит, они сиреневые. Господин Монд спросил себя, такого ли цвета они были раньше. Правда, теперь у нее тени на веках — краска с крошечными посверкивающими блестками. Кожа на шее была заштрихована тоненькими морщинками.

Что она подумала, увидев его вновь? Поняла ли то, что он сказал?

— Я тебе все объясню. Но нам с тобой надо бы сесть где-нибудь и поговорить… Держу пари, что ты не завтракала!

— Нет…

Она это сказала не о завтраке. Прошептала сама себе, качая головой. Может быть, ей не верилось, что такое возможно? Или это был слабый протест, неприятие реальности подобной встречи?

— Пойдем.

И она последовала за ним. Он шел слишком быстро, приходилось то и дело останавливаться, ждать ее. Так и встарь бывало всегда, если они шли куда-нибудь вместе. Было похоже, будто он тащит ее на буксире, и, выбившись из сил, она просила пощады или просто останавливалась, запыхавшись, не говоря ни слова: он и так понимал.

— Извини.

Но немного погодя он опять бессознательно ускорял шаг. На углу улицы приметил маленький ресторан с несколькими столиками, выставленными наружу, один из них, под зеленым деревцем в горшке, свободен.

— Давай посидим здесь.

И подумал: «Какое счастье! Мы на улице, вокруг люди, официант подходит спросить, что мы будем есть, подхватывает два бокала из стоявших вверх дном на скатерти, переворачивает и пододвигает к нам. Какое счастье, что между нами все время что-нибудь постороннее, нам никогда не грозит опасность остаться лицом к лицу…»

— Подайте какое-нибудь блюдо, не важно что.

— Мидии?

— Как вам угодно.

— Есть треска по-провансальски…

Надо же! Он вовремя вспомнил, что она не любит треску, и отказался. Она глядела на него все еще удивленно, только теперь начиная видеть его таким, каким он стал. Их положение оказалось неравным: у него-то было время, он часами наблюдал за ней через глазок в «Монико». Особенно ее должен был озадачить его костюм, ведь, превратившись в господина Дезире, он снова предпочитал носить тот, купленный в Париже у торговца готовым платьем.

— Как у тебя идут дела?

— Потом объясню. Это не важно…

— Ты живешь в Ницце?

— Да. С некоторых пор…

Рассказывать обо всем было бы слишком долго, да и скучно. Он уже немного жалел, что показался ей. Это совсем не вязалось с его планами. Ему только хотелось узнать, где она живет, чтобы посылать ей немного денег. Он ведь зарабатывал их. И в карманах кое-что еще оставалось в тот день, когда его обокрали.

Он чувствовал себя не в своей тарелке, ее и подавно мучила неловкость. Она едва не перешла с ним на «вы». Но прежнее «ты» все-таки вернулось, принеся с собой смутное ощущение, будто они друг перед другом предстали нагишом.

— Вот, мсье-мадам… А как насчет вина?

Наплывающее воспоминание: розовое мясо креветок, серо-желтые моллюски (кажется, петушки), запах вина, которое им принесли, — ни дать ни взять тот, другой ресторан, марсельская трехэтажная забегаловка… Как далек Париж, какой путь пройден с тех пор! Он потрогал ладонью стол, пытаясь вернуть ощущение реальности. Накрашенные, постаревшие от помады губы Терезы дрогнули, она пробормотала:

— Ты очень страдал?

— Нет… Не знаю… Я не мог понять…

Она удивилась еще больше, ее глаза увядающей маленькой девочки, крошки с обветренными щеками, эти глаза наивно, вопросительно округлились.