Побег аристократа. Постоялец - Жорж Сименон

— В белой шляпе, верно?

Не то, все не то. Впрочем, неважно. К тому же он не знал, вправду ли хочет увидеть ее снова.

Он чувствовал себя измученным. К тому же старым.

Господин Рене, присев по своему обыкновению на краешек стола, что-то ел. Посыльный толкнул шарнирную дверь. Он ничего не сказал, только головой мотнул — это был знак, призывающий распорядителя танцзала на помощь.

Тот, прямой, безукоризненный, устремился в зал, вслед за посыльным спеша к парадному входу. В то самое мгновение, когда они его достигли, дверь отворилась и господин Монд увидел в проеме Терезу. Ее, которую отныне больше не желали допускать в «Монико». И не пустят, это было очевидно. Господин Рене как бы невзначай преградил ей дорогу. Она заговорила с ним. Смиренно, как просительница. Он качал головой. Чего она хотела, о чем могла просить его?

Наступая, господин Рене старался незаметно оттеснить ее за дверь, но она, разгадав его маневр, вильнула чуть в сторону. Женщины, заметив происходящее и, может статься, уже понимая его смысл, все разом повернулись к двери и глазели на эту сцену с любопытством.

Тереза еще пыталась умолять его, затем сменила тон, теперь она угрожала. Ей во что бы то ни стало нужно было войти, поговорить с кем-то другим, кто был здесь.

На сей раз господин Рене вспылил, горячая кровь африканца ударила ему в голову: он положил ей руку на плечо. Она его оттолкнула. Дезире прильнул к дверному глазку.

О чем она может кричать ему с таким жаром? И что творится с официантами, почему они так сгрудились за спиной своего шефа, готовые прийти к нему на помощь? Откуда им знать, что сейчас произойдет?

Господин Рене двумя руками медленно теснил ее к выходу, и тут ее лицо так исказилось, что не узнать, она внезапно завопила, изрыгая — в том не было сомнения — чудовищную площадную брань и угрозы.

Как это произошло, Дезире не уловил, но в следующее мгновение он увидел ее уже на полу, она буквально корчилась в страшнейшем нервном припадке, а они, метрдотели в черном и официанты в белых передниках, невозмутимо склонились над ней, подняли и вынесли наружу. Между тем музыка, как ни в чем не бывало, продолжала играть.

Господин Монд взглянул на Жюли и прочел на ее лице полнейшее безразличие. А гарсон, вошедший в официантскую незаметно для него, вздохнул и философским тоном изрек:

— Пусть уж лучше валяется со своим приступом на тротуаре. Ночевать ей придется в участке, это точно.

— Какой приступ?

— Ей морфия не хватает, пристрастилась к морфию…

Тогда господин Монд соскользнул с высокого стула, повернулся спиной к своему рабочему месту, этому подобию пюпитра, и поспешил к мерзкой, грязной служебной лестнице, все ускоряя шаг. На полдороге он уже попросту бежал, сообразив, что еще придется обходить здание, чтобы добраться до парадного входа. Вдали, в сумерках, он видел двух-трех парней из «Монико», которые, стоя на пороге, смотрели вслед удаляющейся фигурке, а она еще останавливалась, она оглядывалась и грозила им кулаком, выкрикивала ругательства.

Он взял свою бывшую жену за руку. Она дернулась, сначала не узнала его, попробовала отбиваться. Потом увидела его лицо и разразилась отвратительным хохотом:

— Тебе-то чего надо? Ты следил за мной, а? Ты еще большая сволочь, чем остальные!

— Молчи, Тереза…

Впереди на улице замаячили какие-то фигуры. К ним приближались прохожие, не миновать встречи. А что, если это полицейские?

— И правда! Мне остается только помалкивать! Ты же заплатил за мой завтрак! Я должна тебя благодарить! И ты дал мне денег… Ну же! Скажи, напомни мне, что ты денег дал… Но ты был так заботлив, что бросил меня посреди дороги… В конечном счете тебе плевать…

Он не отпускал ее руки, удивляясь тому, сколько в ней силы. Она все еще боролась, даже вырвалась, бросилась бежать, а когда он догнал ее и схватил, обернувшись, плюнула ему в лицо:

— Пусти, тебе говорят! Я найду… Мне необходимо найти… Иначе…

— Тереза…

— Мерзавец!

— Тереза…

Лицо ее подергивалось, глаза стали безумными. Она рухнула на тротуар, царапая ногтями мостовую.

— Тереза, я знаю, чего ты хочешь… Пойдем…

Она его не слышала. Какие-то люди, выйдя из-за угла и поравнявшись с ними, приостановились. Женщина пробормотала:

— Ни стыда, ни совести…

Вторая, постарше, сказала двум мужчинам, сопровождавшим их:

— Да пойдемте же!

И они нехотя удалились.

— Вставай! Пойдем со мной… Я тебе обещаю…

— Что? Он у тебя есть?

— Нет, но я найду.

— Ты лжешь!

— Клянусь тебе…

Она сдавленно засмеялась, видно, нервы совсем сдали. Смотрела на него болезненно расширенными глазами, колеблясь между надеждой и недоверием.

— И что же ты мне дашь?

— Морфия…

— Кто тебе рассказал?

Она поднялась, помогая себе руками. Сама того не сознавая, она двигалась как маленькая девочка. Ее шатало. Она плакала.

— Куда ты хочешь меня вести?

— Ко мне.

— Где это? Что значит «к тебе»? Ты уверен, что не потащишь меня в больницу? Со мной один раз уже сыграли такую шутку… Если что, я, знаешь ли… я способна…

— Да нет же! Пойдем.

— А это далеко?.. Давай лучше вместе поищем морфий…

— Нет. Когда ты станешь поспокойней… Даю тебе слово чести: я его принесу.

Все это было нелепо, трагично и безобразно. Сцена утратила первоначальную напряженность, припадок затих, какое-то время они шли по улице как обычные прохожие, потом Тереза опять остановилась. Она, будто вдрызг пьяная, уже забыв все, что он ей только что говорил, цеплялась, висла на нем. Один раз под ее тяжестью он чуть не упал.

— Пойдем же…

Они все же продвигались вперед. Но слова, что они произносили, становились с каждым шагом все бессвязнее, не только у нее, но и у него.

— Я всюду ходила… Пошла к врачу, который ее снабжал…

— Ну да… Пойдем…

— Она со своими деньгами могла получать, сколько захочет…

— Ну да… Ну да…

Дважды он чуть было не удалился широким шагом, бросив ее посреди улицы. Дорога казалась ему нескончаемой. Но в конце концов они увидели освещенный подъезд гостиницы папаши Жерли. Тут разыгралась новая комедия:

— Я лучше подожду тебя в кафе!

— Нет, поднимись в мою комнату.

Они долго препирались, оказалось, это головоломная задача — заставить ее войти. Но он был терпелив и уломал ее. Он никогда и вообразить не мог, что жизнь может принять до такой степени пошлый оборот. Поднимаясь по лестнице следом за Терезой, он подталкивал ее в спину. И вот наконец она, снова обуреваемая подозрениями, вошла в его каморку. Он догадался, что она попытается сбежать, и быстро выйдя за дверь, запер ее за собой. Потом, прижавшись ухом к перегородке, сказал вполголоса: