Том Сойер за границей - Марк Твен

– Ничего подобного. Шар – это шар, а конь – это конь.Большая разница. Скоро ты скажешь, что дом и корова – одно и то же.

– Клянусь богом, Гек его снова поймал! Теперь ему ни за чтоне выкрутиться!

– Заткнись, Джим! Ты сам не понимаешь, что болтаешь. И Гектоже. Послушай, Гек, сейчас я тебе все растолкую, чтобы ты понял. Тут дело не вформе, а в принципе, а принцип у обоих один. Понимаешь?

Я пораскинул мозгами и сказав

– Нет, Том, ни к чему это все. Принципы принципами, датолько остается один большой факт, а именно: то, что может сделать шар, вовсене доказывает, что это же самое может сделать конь.

– Да ну тебя, Гек! Ничего ты не понял. Послушай немножко,это же совершенно ясно. Летим мы по воздуху или нет?

– Летим.

– Хорошо. Теперь скажи: можем мы летать высоко или низко,как захотим?

– Можем.

– Можем мы повернуть, куда захотим?

– Можем.

– Можем мы спуститься на землю в любом месте, где намвздумается?

– Можем.

– Как мы управляем шаром?

– Нажимаем на кнопки.

– Надеюсь, теперь тебе все ясно? В другом случае управлениепроизводится поворотом шпенька. Мы нажимаем на кнопки, а принц поворачивалшпенек. Как видишь, ни малейшей разницы нет. Я знал, что до тебя дойдет, еслитолько объяснить как следует.

Он был так счастлив, что даже насвистывать начал. Но мы сДжимом молчали, и тогда он перестал свистать и с удивлением сказал:

– Неужели ты до сих пор ничего не понял, Гек?

Тогда я сказал:

– Том Сойер, разреши задать тебе несколько вопросов.

– Валяй, – говорит он; и я вижу, что Джим насторожился.

– Насколько я понял, тут все дело в кнопках и в шпеньке,остальное значения не имеет. Кнопки имеют одну форму, а шпенек – другую, но этоне важно.

– Не важно, раз у них одна и та же сила.

– Прекрасно. Какая сила в свечке и в спичке?

– Огонь.

– В обеих одна и та же?

– Конечно.

– Прекрасно. Допустим, я поджигаю спичкой столярнуюмастерскую, что будет с мастерской?

– Она сгорит.

– Ну а если я подожгу свечкой эту пирамиду – сгорит она илинет?

– Ясно, что нет.

– Отлично. Итак, в обоих случаях огонь один и тот же. Почемуже мастерская горит, а пирамида нет?

– Потому что пирамида вообще гореть не может.

– Ага! Ну а лошадь вообще летать не может!

– Вот так здорово! Посадил-таки его Гек в лужу, говорю явам! Эх, и угодил же он в ловушку! Эх… Да…

Тут Джим чуть не задохся от смеха и уж больше ничего сказатьне мог. А Том страшно рассвирепел, видя, как я уложил его на обе лопатки да егоже доводами разбил в пух и прах. Он только и мог сказать, что всякий раз, когдамы с Джимом начинаем возражать, ему за весь род человеческий краснетьприходится. Ну а я ничего не сказал, я и так был вполне удовлетворен. Когда мнеудается заткнуть кого-нибудь за пояс, я никогда не похваляюсь и на его счет непрохаживаюсь, как некоторые. Я тогда думаю, что если б я был на его месте, тоне хотел бы, чтоб он на мой счет прохаживался. По-моему, гораздо лучше бытьвеликодушным.

Вскоре мы оставили Джима одного летать возле пирамид, а самиполезли в дыру, которая ведет в тоннель, захватили с собой несколько арабов исвечки, и там, внизу, в самой середке пирамиды, мы нашли комнату, а в нейбольшой каменный ящик, где хранился царь, – в точности, как тот человек ввоскресной школе рассказывал. Только теперь царя не было – его кто-то утащил.Но я не особенно интересовался внутренностью пирамиды: я подумал, что там,наверное, водятся привидения, – конечно, не свежие, – ну да мне все равно, яникаких не люблю.

Потом мы вышли оттуда, сели на маленьких осликов и проехалинемного верхом, потом немного на лодке, а после еще на осликах и наконецприбыли в Каир. Дорога все время была такая ровная и красивая, какой я еще вжизни не видывал. По обеим сторонам росли высокие финиковые пальмы, вездебегали голые ребятишки, а все мужчины были медно-красного цвета, стройные,сильные и красивые. А до чего удивительный был сам город! Улицы – такиеузенькие, настоящие переулки – были битком набиты народом. Мужчины – втюрбанах, женщины – под покрывалами, и все разодетые в яркие, пестрые нарядывсевозможных цветов; и никак нельзя было понять, каким образом люди и верблюдыухитряются пролезать в такие узкие щели, но они все же ухитрялись; и кругомбыли шум и давка. Лавки были тоже такие маленькие, что в них не повернешься, нозаходить туда было незачем: лавочник, поджав ноги, сидел на своем прилавке,курил длинную изогнутую трубку, разложив все свои товары так, чтобы можно былодостать их рукой, и чувствовал себя как на улице, – все равно проходившие мимоверблюды задевали его вьюками.

Время от времени какая-нибудь важная персона проносилась поулицам в своей карете, а впереди бежали разряженные люди, вопили благим матом иколотили длинными шестами всех, кто не уступал дорогу. Вдруг откуда ни возьмисьпоявился султан. Он ехал верхом во главе процессии в таком роскошном наряде,что у всех прямо дух захватило, и все тут же бросились плашмя на землю и лежалина брюхе, пока он не проехал. Я забыл лечь, но мне помог вспомнить один парень– тот, что бежал впереди с шестом.

Были там и церкви, да только здешние жители до того глупы,что вместо воскресенья празднуют пятницу и нарушают день субботний. Когдазаходишь в эти церкви, надо снимать башмаки. В церкви находились толпы мужчин имальчиков, они сидели кучками на каменном полу и страшно шумели. Том сказал,что они учат наизусть свои уроки из корана – они думают, что это библия, а те,кто понимает, что коран не библия, те предпочитают в это дело не вмешиваться изнай себе помалкивают. Я в жизни такой огромной церкви не видывал. Она была дотого высокая, что прямо голова кружилась, когда вверх посмотришь. Церковь внашем городе ничто по сравнению с этой, – если засунуть ее в эту, люди подумалибы, что это ящик с галантерейным товаром.