Мемуары гейши - Артур Голден

— Наблюдай за вещами, которые тебе будут попадаться, ибо одна из них может оказаться твоим будущим. Тут как раз Анти позвала меня:

Чио, иди сюда!

Я пошла по темному коридору в состоянии транса. Меня бы не удивило, если бы Анти сказала:

— Хочешь узнать о своем будущем? Тогда слушай внимательно…

Но она не сказала ничего подобного, а лишь протянула мне две заколки для волос, лежащие на белом шелковом платке:

— Возьми это, — сказала она мне. — Не знаю, что происходит с Хацумомо. Прошлой ночью она вернулась в окейю с чужими заколками для волос. Может быть, она выпила больше, чем обычно. Пойди найди ее, спроси, чьи это заколки, и верни их хозяйке.

В том, что Хацумомо пришла домой с чужими заколками, на первый взгляд нет ничего особенного, но на самом деле это примерно то же, как если бы она пришла домой в чьем-то нижнем белье. Гейши не моют голову каждый день из-за своих сложных причесок. Поэтому заколка для волос — очень интимный предмет для гейши. Анти даже не хотела прикасаться к ним и держала их на платке. Она завернула их, и я подумала о сходстве этого свертка с тем, с мотыльком, который я держала в руках несколько минут назад. Конечно, знак ничего не сообщит до тех пор, пока ты не поймешь, как его интерпретировать. Я стояла, глядя на сверток в руках Анти, пока она не сказала:

— Возьми его, наконец!

Вместе с заколками Анти протянула мне лист бумаги с разными поручениями и велела вернуться в окейю, как только я все выполню.

Позже, по дороге в школу, я развернула сверток и еще раз внимательно посмотрела на заколки. Одна из них была черного цвета, лакированная, в форме заходящего солнца, с золотым орнаментом из цветов по краю. Другая — из светлого дерева, украшенная двумя жемчужинами и крошечным янтарным шариком.

Я подождала около здания школы, пока прозвенит звонок и закончатся уроки. Вскоре стали выходить девочки в сине-белых платьях. Хацумомо заметила меня раньше, чем я ее. Вас может удивить, почему она ходила в школу, хотя была уже отличной танцовщицей и, конечно же, знала все необходимое гейше. Но даже известные гейши в течение всей своей жизни продолжают брать уроки, некоторые из них даже в пятьдесят и шестьдесят лет.

— О! — воскликнула Хацумомо, глядя на свою подругу. — Посмотри на эту дылду!

Она высмеивала меня за то, что я выросла на два сантиметра выше, чем она.

— Меня к вам послала Анти, госпожа, — сказала я, — выяснить, чьи заколки вы украли прошлой ночью.

Улыбка исчезла с ее лица. Она взяла сверток из моих рук и развернула его.

— Да, это не мои, — сказала она. — Но где ты взяла их?

— О Хацумомо-сан! — вмешалась другая гейша. — Разве ты не помнишь? Вы с Канако сняли свои заколки, играя в эту дурацкую игру с судьей Увазуми. Наверно, Канако пошла домой с твоими заколками, а ты надела ее.

— Ужасно, — сказала Хацумомо. — Как ты думаешь, когда Канако последний раз мыла голову? Послушай, ведь ее окейя находится рядом с твоей. Отдай заколки ей и скажи, что свои я заберу позже, но пусть она их не носит.

Незнакомая гейша взяла заколки и ушла.

— Чио, не уходи, пожалуйста, — сказала мне Хацумомо. — Я тебе кое-что хочу показать. Видишь выходящую из ворот маленькую девочку? Ее зовут Ичикими.

Я посмотрела на Ичикими, но Хацумомо, казалось, больше ничего не собиралась о ней говорить.

— Я ее не знаю, — сказала я.

— Конечно, не знаешь. В ней нет ничего особенного. Слегка глуповата и безобразна, как калека. Не кажется ли тебе забавным, что она будет гейшей, а ты нет?

Едва ли Хацумомо могла сказать мне что-нибудь более обидное. Вот уже полтора года как я приговорена к тяжелой работе прислуги. Моя жизнь казалась мне длинной дорогой в никуда. Нельзя сказать, что я хотела стать гейшей, но я точно не хотела оставаться прислугой. Долгое время я стояла в школьном саду и наблюдала, как девочки моего возраста, беседуя, проходили мимо меня. Они шли на обед, а мне казалось, они двигались от одного важного мероприятия к другому, тогда как я посвящала все свое время чистке камней во дворе нашей окейи. Сад опустел, и я подумала — это, видимо, и есть тот самый долгожданный знак. Если остальные девочки в Джионе продвигаются по жизни вперед, то я остаюсь далеко позади. В этом я увидела его смысл. С этой ужасной мыслью мне казалось невыносимым оставаться дольше в школьном парке. Я прошла до проспекта Шийо и свернула к реке Камо. Огромные флаги на Театре Минамиза возвещали о предстоящем спектакле самого известного Театра Кабуки под названием Шибараку, хотя в тот момент я ничего не знала о Кабуки. Толпы народа поднимались по лестнице в театр. Среди мужчин в темных европейских костюмах мелькали гейши в темно-синих кимоно с узором из золотых листьев. И здесь я опять остро почувствовала бегущую мимо меня жизнь в ее беспокойном великолепии. Я поспешила по улице вдоль ручья Ширакава. Даже его воды, думала я, текут в реку Камо, а из нее в залив Осака, а затем в море. Похоже, это невеселое послание поджидало меня всюду. Я села на камень на берегу ручья и зарыдала. Я — забытый остров среди океана, без прошлого и без будущего. Казалось, я нашла безлюдное место, как вдруг неподалеку раздался мужской голос:

— В такой хороший день нельзя так плакать.

Обычно мужчины на улицах Джиона не замечали подобных мне девочек, особенно ревущих. Если же они и заговаривали с ними, то только с просьбой посторониться или что-нибудь в этом роде. Этот же мужчина не только заговорил со мной, но заговорил по-доброму, обратившись ко мне так, словно я была девушкой из его окружения, ну, например, дочерью его хорошего друга. На какую-то долю секунды мир показался мне совершенно непохожим на тот, который я знала. В этом мире ко мне отнеслись по-человечески, в нем отцы не продают собственных дочерей. И когда я поднялась и посмотрела на человека, заговорившего со мной, мне показалось, что все мои страдания остались на камне.

Мне бы хотелось как можно лучше описать его вам, но это трудно сделать, не вспомнив эпизод из моего детства. На берегу моря в Йоридо росло дерево с совершенно гладким стволом, отшлифованным постоянными сильными ветрами. Однажды, лет в пять, я увидела на стволе этого дерева лицо. На поверхности размером с тарелку два острых выступа по краям выглядели как скулы. Тени от них создавали глазные впадины, а складка на коре под ними воспринималась как нос. Лицо было слегка наклонено в одну сторону и смотрело на меня лукаво. Казалось, оно принадлежит человеку уверенному, подобно дереву, знающему свое место в жизни. Тогда я считала, что нашла изображение Будды.

У человека, заговорившего со мной на улице, оказалось такое же широкое, спокойное лицо, с гладкими и ясными чертами, обрамленное прямыми седыми волосами. На вид ему было лет сорок пять. Я покраснела и отвернулась, стесняясь на него смотреть, настолько элегантным он мне показался.

Рядом с ним стояли два молодых человека и гейша. Я услышала, как гейша с безразличием сказала ему: